Маленькому человеку жить трудно. А если торговлишку завести, — сейчас — из союза вон, да и со службы — вон. А потом налогом придушат. У нас все торговли позакрывались из-за этого. Одними только ярмарками и живем. Если бы их не было, — уж не знаю, что и делали бы…
Худо живем, — худо. Серая наша жизнь, скучная. Хорошо, что хоть танцы теперь разрешил исполком, а то раньше и их запрещали. Вот и отплясывает молодежь. Да вечером — с гармошками и девками. Тут и вся радость.
Хотели кино устроить, да что-то все не выходит. Подъезжаем к трактиру. Прощаемся.
Обед из борща и яичницы и, конечно, с неизбежными селедками.
Вечер приходит быстро. Неяркий, без шума и без огней. И сразу хватает холодом землю и здания. Мерзлая хрустящая тишина и собачий вой.
Наутро я уехала из Переяславля.
Письмо четырнадцатое
В ДОМЕ СОВЕТОВ
В одном из домов Совета — их <так> много по Москве — в том самом, где один из этажей отведен под венского коммуниста — Бела Куна, и где вообще жильцы более или менее «партийные», сановитые, «коммунистые», — затесалась как-то случайно самая что ни на есть обыкновенная, ничуть не сановитая гражданка…
Кряхтит и вздыхает день-деньской, — живет тем, что берет на дом стирать белье… Впрочем, если вы ее спросите, чем занимается ее муж, — она, чуть сжимая губы, словно наслаждаясь впечатлением своих слов на вопрошающего, томно и коротко ответит:
— Он во ВЦИК’е служит…
И он действительно служит во ВЦИК’е… По крайней мере — служил. При лифте. Теперь уже не служит.
Случилось это так: тов. Андреев поднимался как-то на вциковском лифте… И вдруг — содрогнулся… Перед той страшной опасностью, какая угрожала всей советской стране: служащий при лифте… оказался пьяным. Шутка ли сказать — на таком ответственном посту и вдруг — в подпитии… Не стерпел тут тов. Андреев… Пустил в ход героические меры: ценился в волосы злополучному служителю и за волосья вытащил его из лифта. Служителя, разумеется, рассчитали…
Так рассказывала мне, захлебываясь от восторга перед строгим, но справедливым поступком Андреева, коммунистка со стажем, обитательница того же этажа дома Совета.
В доброе старое, еще крепостное время, какой-нибудь старый дворецкий с таким же восторгом и благоговением сказал бы: «Строгий были барин (это про тов. Андреева)… Терпеть не могли этого беспорядка… Чуть что, — и за волосья, за волосья…»
А пока что бывший служащий ВЦИКа — <угрюмый» инвалид гражданской — оставшись безработным, помогает жене таскать ведра для стирки. Дому Советов эта чета несомненно полезна. Ибо никто в доме не несет так добросовестно кухонных дежурств, как эта женщина, измученная непрестанными стирками… Никто, кроме мужа ее, никогда не догадается вынести помойное ведро…
