Я понял, что сын доктора Юэна не мог повезти на танцы в машине своего отца дочь сержанта Бабакумба. Мне не пришлось долго думать. Это было естественно.
— Ясно.
— Ты удовлетворен?
Он стоял на дороге, ежась и приплясывая, пока я снимал ботинки и носки. Вода была жутко холодная, зато мелко. Роберт не догадался, конечно, что из пруда есть два пути, и выталкивал машину задом на горку, хотя, тратя вдвое меньше энергии, мог бы толкать ее вперед. Мы ее вытащили на дорогу, я сидел на подножке и обувался, Роберт бился над зажиганием и сражался с заводной ручкой.
Когда я уже завязывал шнурки, он сдался и встал, нарисовавшись герцогским профилем между мною и месяцем.
— Безнадежно, Оливер. Придется тебе ее толкать.
— Мне? Еще чего! А почему ты сам не можешь толкать эту дрянь?
— Пораскинь мозгами, детка. Кто-то должен сидеть за рулем. Ты что — умеешь править? И вдобавок ты тяжелей меня.
— Интересное кино!
Тем не менее это была правда. Роберт был на семь сантиметров меня выше, а уж держался так, будто на все тридцать, на целую голову, но он был вдвое тоньше. Меня вдруг прорвало.
— Господи! Уж помалкивал бы! Загнал эту говенную телегу в этот говенный пруд!
Я вскочил в совершенном бешенстве.
— Спокойно, — сказал Роберт. — Поясняю. Я не правил.
— Так какого лешего...
— Ты намерен провести здесь остаток ночи? Собственно, нас занесло с дороги под это дерево ради легкой разминки. Да, кстати, вспомнил... Минуточку...
Он обежал пруд, взбежал к тому дереву на взгорке, вернулся, что-то неся в обеих руках.
— Настил.
— Это еще зачем?
Он открыл дверцу двухместной Пружинкиной малолитражки и стал запихивать настил. При этом он бросал мне через плечо, как офицер, вдохновляющий своих людей на безопасную, но сложную операцию:
— Маловато в этих марках места. Наша крошка сидела спереди, и я вытащил настил, чтоб стоять на земле. Схватываешь? Только дело, увы, сорвалось, верней, эта старая колымага. Очевидно, я задел задницей ручной тормоз. Итак, ухнем, юный Олли!
Действительно, навалясь на машину спиной и уперевшись обеими ногами, я, конечно, смог ее двинуть в гору. Она стронулась, я повернулся и стал ее толкать под углом сорок пять градусов вверх. Это было не так уж трудно. Но вдруг, без всяких прелюдий, машина стала, саданув меня багажником.
— Тьфу ты!
— Ножной тормоз несколько резковат, — сказал Роберт. — Погоди минуточку, Олли. Я чудовищно продрог. Что греха таить. Раз уж мы стали, я гляну, нет ли у старухи в багажнике пледа.
