— Мастер Оливер...
— А, привет, Генри. Я подумал, ты занят. Не хотел мешать.
Генри нагнулся и осмотрел мое заднее колесо. Я посмотрел — мимо него — на малолитражку, и ноги мои примерзли к бетону. Она как будто года два мокла в болоте.
— Мама родная, — сказал Генри. — Эко вы его шмякнули. Друга подвозили? Н-да. Теперь хоть выбрасывай.
Я услышал у себя за спиной легкий свист. Капитан Уилмот к нам подъезжал на своей электрической инвалидной коляске.
— Привет, Генри. Готов мой аккумулятор?
— С часок еще обождать, капитан, — сказал Генри. — Вот, посмотрите-ка.
И вернулся к малолитражке.
— Погоди, — сказал капитан Уилмот. — Сперва вылезти надо. А ты не уходи, Оливер. Хочу про команду порасспросить.
И стал маневрировать в своем плетеном кресле, покрякивая и скрипя зубами.
— Примкнуть штыки!
Капитан Уилмот был инвалид войны, за что и получил соответственную пенсию, экипаж и секретарскую службу в госпитале, которая, по собственному его выражению, вознаграждалась гонораром. Снаряд, который его накрыл, в придачу наполнил его организм металлическими осколками в самых нераскапываемых местах. Злые языки из Бакалейного тупика, где он жил напротив сержанта Бабакумба, намекали, что он скрипит и трещит больше, чем его коляска. Из-за этого снаряда он оглох на одно ухо. Из него торчала вата. Он вечно пускал слюни и потел.
— Мне надо идти. Я...
— О Господи. Оставайся и не рыпайся.
Он злился. Это потому, что он вылезал из своей коляски. Когда вылезал или влезал, он всегда злился. Если вы смотрели на его лицо, пока он его не приаккуратит, вы могли иногда напороться взглядом прямо на звериную свирепость, будто его единственный двигатель — ненависть. Но он любил молодых и вообще юность, потому, может быть, что у него вырвали его собственную, прежде чем он успел ею попользоваться; юный канцелярист, в котором нуждалось отечество. Он безвозмездно обслуживал нас на миниатюрном стрельбище нашей гимназии. После бесконечных маневров усаживался рядом, когда мы лежали против мишеней, подавал советы и ободрял.
— Не дергайся, парень! У тебя мушка, как бадья в колодце, ходуном ходит. Жми — вот так!
И далее ты чувствовал, как тебе долго жмут и мнут ягодицы.
— Ну вот, что скажете, капитан?
Капитан Уилмот подковылял на двух своих палках и пристально осмотрел машину.
— По виду судя — с плотины сверзилась.
Нет, ноги мои не примерзли к бетону. Они в него провалились.
— Это у них называется — покататься, — сказал Генри. — Хулиганье. Я бы им показал — покататься.
