Роберт положил руку ей на плечо. И сказал мягко, но решительно:
— Без паники, крошка. Просто надо поискать.
— Я уже искал.
— Поищем еще.
— Ты думаешь, эти прутики зачем? Я искал научным методом. Теперь только если пруд выкачивать. Твои брюки, кстати, сушатся там на кусте.
— Спасибо, — выдавил Роберт. Посмотрел на куст. — О Боже! Олли, Олли! Мог бы хоть слегка счистить грязь!
— Еще не хватало!
— Олли! Бобби! Мальчишки!
— Уж я старался для тебя изо всех сил.
— Кто-то его, получается, стибрил, — сказал Роберт. — Ха! Научный метод. Каждый сантиметр облазил и не нашел. Что ж, поверим тебе на слово, деточка!
— Интересно, на что это ты намекаешь?
— Научный метод. — Улыбка все не сходила с герцогского профиля. — Да чем умничать...
Роскошное оскорбление пришло мне в голову.
— Я карманы его вывернул, Эви. Крестика там не оказалось. Может, он в пиджак его сунул. Ты спроси.
— Олли! Бобби! Мне через полчаса на прием!
Роберт уже не смеялся. Стал сразу очень тихий, очень спокойный. Потрепал ее по плечу.
— Hу-ну, успокойся, моя радость.
Я сардонически расхохотался.
— Как шейка после вчерашнего — не ноет?
— У меня? Здрасте! С чего это?
Одна сторона ее лица подхихикнула и сразу стала опять серьезной. Роберт медленно прошел к кусту, повесил пиджак рядом с брюками. Вытащил из-за ворота шелковый шейный платок, сунул в пиджак. И так же медленно вернулся обратно.
— Не пройдешься ли ты за это дерево, юная Бабакумб?
— Ты чего? Что удумал?
— Я намерен преподать этому юному кретину урок, в котором он остро нуждается.
Повернулся ко мне, возвышаясь надо мною на добрых тридцать сантиметров, выгнул шею.
— А ну давай. Туда.
И зашел за куст.
Я вопросительно глянул на Эви. Она устремила глаза ему вслед, стискивая руками шею, разинув рот. Я стал босиком пробираться по желудям и сучьям. За кустом была поляна, открытая полоса безупречного дерна между двумя стенами высоких зеленых папоротников. Роберт ждал, со зловещей услужливостью раздвигая для меня руками волчцы. Потом оглядел меня с расстояния нескольких метров, стиснув челюсти, вяло расставил ноги. Что-то он мне смутно напоминал — картинку из книжки, возможно. Он обратился ко мне, будто тоже припомнил книжку:
— Какая сторона для тебя предпочтительней?
Мы в нашей гимназии дрались, конечно, по-своему. Боксерские перчатки, груши и прочее нам были не по карману. Кроме того, я был староста и посвятил себя химии. Я был выше этих глупостей.
— Я не боксирую.
— Ничего. Научу. Может, извинишься?
