— Здесь жила семья Уайтстрим, отец с двумя дочерями, близняшками десяти лет отроду, — сказала я, не дожидаясь расспросов, и стала обходить домик по кругу, не веря собственным глазам. — Их матери не стало прошлой зимой. Я даже думала о том, чтобы перебраться к ним.
— Почему не перебралась? — Констант пошел в противоположном направлении, цепко осматривая обстановку.
— Тут мыши водятся, — машинально ответила я — и тут же прикусила язык.
Но секретарь только хмыкнул и пробурчал что-то про экзальтированных девиц, и я вздохнула с облегчением. Вот пусть и думает, что при виде мыши я с воплем ужаса запрыгиваю на табуретку. Ни к чему ему знать о моих переживаниях за набитое соломой чучело лисицы.
— Нужно сообщить в полицейский участок, — вдруг сказал Констант, резко остановившись.
Я к тому моменту уже практически уткнулась в него, благо домик был совсем маленьким, — но посмотреть туда же, куда и секретарь, догадалась только после его слов.
— И я даже знаю, какую версию выдвинут первой, — глухо проговорила я.
Кровь давно высохла, и надпись читалась с трудом, но композиция в целом узнавалась на раз. Роза, увядшая прежде, чем распустилась, скорбно опустившая бутон, которому не суждено раскрыться, — и подпись исполнителя. Знак, которым Самадж помечал дома должников. Правда, обычно печать ставилась на бумагах о продаже недвижимости или на сундуке с внезапно пропавшей заначкой, — а собственно должники отделывались порезом на ладони. Похищать же их в интересы Самаджа не входило: каждый ученик — это затраты на обучение, на капари, на еду и жилье, в конце концов, — и нужно быть уверенным, что он сумеет себя окупить, а материал со шрамом на ладони моих господ уже не интересовал.
Но полиции кровавой увядшей розы на столе хватит, чтобы обвинить во всем ближайший филиал и закрыть дело, поскольку связываться с Самаджем дураков нет.
— Подпись нечитаемая, — заметила я. — Так не должно быть.
— Вам нужно сообщить в полицейский участок, — с нажимом повторил Констант. — Если об этом скажу я, дело тут же закроют. А вы можете сказать, что Самадж не имел таких планов на счет хозяев, и знак оформлен неправильно. Вас в участке послушают, особенно если… — тут он очень похоже изобразил классический жест нерешительности — сложенные вместе ладони на уровне солнечного сплетения, мизинцы чуть отведены в сторону, остальные пальцы плотно прижаты друг к другу.
Я машинально поморщилась.
Прав, зараза этакая.
— Отправим записку из Флат-Плейса. Так будет даже убедительнее, пожалуй. А на обратном пути я загляну в участок и проверю, все ли верно понято. Кроме того, думаю, имеет смысл сообщить непосредственно в Самадж: вряд ли мои господа будут рады узнать, что кто-то воспользовался их знаком, а я промолчала, — обстоятельно изложила я, старательно глядя в сторону, и заткнулась, пока голос не задрожал.
