Если что-то и омрачало мое отношение к принцессе в те дни, так только сознание того, что с годами она поймет, что ее любят и мать, и отец, тогда как у меня была только мать. Именно с ее появлением на свет, когда я увидел зачарованные взгляды короля с королевой, с восторгом наблюдавших, как она лепечет, смеется или даже срыгивает, я вдруг заметил то, чего никогда не замечал раньше. У Маленькой Розы было двое родителей. У меня же только один.
– Где мой отец? – спросил я у матери однажды вечером, пока она пряла некрашеную шерсть – просто так, из любви к своему делу. – Он умер?
– Твой отец в другом месте, Йашаа, – ответила она. – Я любила его, а он меня, но у него был свой долг, а мой долг – быть здесь. Он не мог остаться, а я не могла уйти с ним.
– Я когда-нибудь его увижу? – спросил я.
– Не знаю, – сказала она. – Когда ты вырастешь и сможешь идти целый день до самой ночи, мы спросим короля, готов ли он отпустить тебя, чтобы ты смог найти отца.
– Уйти отсюда? – переспросил я. – От тебя, от Тарика? От Маленькой Розы?
– Если ты захочешь, – подчеркнула она. – Но помни, ты всегда сможешь вернуться. Тебе всегда найдется место здесь, как и мне.
– Даже если я не смогу прясть так же хорошо, как ты? – в детстве я больше всего боялся, что у меня не будет получаться пряжа, достойная Маленькой Розы и ее родителей.
– Ну, всегда нужен человек, чтобы мести скотный двор, – сказала мама, но по ее смеху я понял, что она сделает все возможное, чтобы моя пряжа была нисколько не хуже ее. В конце концов, это был вопрос ее гордости, не только моей.
И я учился как можно усерднее. Из-под пухлых детских пальцев выходила узловатая нить, слишком грубая даже для конских попон, которые из нее ткали, хотя мама всегда старалась показать мне результат моей работы, когда мимо проезжал всадник. Потом у меня стала получаться пряжа получше, из которой делали новые ковры для холодных каменных полов замка. К тому моменту у Маленькой Розы уже была настоящая нянька, и больше всего времени в ее обществе проводил Тарик. Но когда они приходили в комнату прях, мне всегда поручали за ними присматривать. Я должен был следить, чтобы они не свалились в очаг или в одну из корзин с шерстью, которые стояли вдоль стены.
Мне казалось, что мир – это Харуф, а Харуф – это весь мир, и я понял, что это не так, лишь в день, когда Маленькой Розе исполнилось четыре года, и Царетворец привез к нам в замок своего сына, чтобы тот поздравил ее. Я гордо стоял подле матери, когда кортеж въезжал во двор. Даже у маленького принца был собственный конь, хотя он был едва ли старше меня. Все кони были как на подбор гнедые и статные, в попонах из добротной золотистой ткани. Я догадался, что на подъезде к замку они наверняка остановились, чтобы привести лошадей в порядок, потому что на них не было ни следа дорожной пыли. Как бы то ни было, зрелище вышло великолепное.
