Маленькая Роза стояла посреди пустыря, который раньше явно был главной площадью деревни. Там высились останки прогнившей платформы, а у окружавших площадь домов были каменные фундаменты и подвалы, из тех, где торговцы хранят товар.
– Это все моя вина, – сказала она. – Во всем всегда виновата я.
– Но теперь вы стараетесь все исправить, принцесса, – напомнил я. – А мы – помочь вам в этом.
– Это тянется уже столько лет, Йашаа, – сказала она. – Так много людей страдали и умерли.
– Они не винят вас, – возразил я.
– Но ты же винил, – обвинение прозвучало тихо, но задело меня, поскольку было справедливым. Будь на ее месте Арва, я бы приобнял ее за плечи. Но то была Маленькая Роза.
– Вы, наверное, не помните, но на ваш день рождения я заболел, – сказал я. – У меня была овечья оспа, так что мне надо было держаться подальше от вас с Тариком, потому что вы ей еще не переболели.
– Большинство детских воспоминаний основаны на чужих рассказах, – заметила она. – Никто никогда не хотел рассказывать мне про тот вечер, но я их заставляла. Тебя я заставлять не хочу, но если ты все равно собираешься рассказать, я послушаю.
– Праздник был великолепный, – начал я. – Самый чудесный вечер, который мне так и не довелось увидеть. Мне не разрешили зайти в зал даже до прихода гостей. Но когда все наполнилось светом и музыкой… До того, как явилась демон… Принцесса, я представлял себе тот вечер многие годы.
– Это счастливое воспоминание? – спросила она.
Я услышал, как сзади нас на площадь вышли Сауд и Тарик. Я ждал, что они подойдут к нам, но Сауд взял Тарика за плечо и повел в очередной заброшенный дом. На мгновение я заинтересовался, что же он мог там увидеть.
– Нет, – ответил я. – Оно было окутано гневом. Я злился с тех самых пор, как начал себе представлять это праздник, лежа в постели и едва слыша доносящуюся из зала музыку. Это была настоящая пытка, принцесса, – быть так близко и все пропустить. Ваша мать передала мне тарелку угощений, которую сама собрала, но я едва попробовал их – так сильно я злился на свое положение.
– Дети бывают жестоки, – заметила она. Она отвернулась от прогнившей платформы и улыбнулась мне. – Что же заставило тебя сменить гнев на милость?
– Вы, – просто ответил я. – Я так долго нес в себе этот гнев. Каждый раз, как мама пыталась мне рассказать, что она видела тем вечером в Большом зале, я извращал ее слова под влиянием своего гнева и винил во всем вас. Я думал, вы себялюбивая и избалованная. Думал, что любовь моей матери к вашей семье погубила ее, что ваши родители – ужасные правители, которые пожертвовали благополучием своих подданных ради вашей безопасности.
