Сон. Прутья.
Дом в ужасе смотрел на него. Глаза по краям были ярко-красного цвета. Грязный, в синяках, растрепанный и мокрый. В одних грязных шортах и куртке. Он выглядел жалко. К горлу Люка подкатил комок. Он вздрогнул. Упал на колени и обнял Дома за плечи. Зажмурился. Дома бил озноб, но его руки крепко обхватили Люка за талию. Он вцепился в него, как напуганный ребенок.
Они еще долго стояли, обнявшись, и молчали под моросящим дождем, в меркнущем свете дня.
39
Темнело, а огня у них не было. Только фонарики и голубой огонек туристической печки. Оба ресурса необходимо экономить до утра. Они сидели спина к спине перед палаткой, покончив с последними энергетическими батончиками и остатками сахара. На какое-то время это их стабилизирует. Слабый поток питательных веществ в истощенной крови принес небольшое успокоение.
С юго-запада непрерывно дул холодный ветер. Он шевелил деревья у подножия холма, словно чье-то мощное и нетерпеливое дыхание. Дождь кончился, но воздух был холодным. Под тяжестью нависшего над холмом облачного покрова вокруг рождались вечерние тени. Скоро все погрузится во тьму.
Они сидели, подложив под себя спальный мешок Фила, чтобы защититься от холода камней. У каждого был 180-градусный обзор. Каждый нес свою вахту, стараясь не думать о том, что случилось с Филом.
Дом невесело рассмеялся, нарушив долгое молчание:
– Я бы все отдал, чтобы увидеть то, от чего хотел убежать на неделю. Безумие какое-то!
Люк почувствовал, что широкая спина Дома надавила еще сильнее. Он не знал, что человеческое тело может быть таким тяжелым и твердым. Люк откашлялся.
– Ты не ошибся. – Он уставился вдаль. – Я вконец запутался со своей жизнью. Давно уже. – Он натянуто улыбнулся дрожащими губами. – Разочарование стало для меня естественным состоянием. Но почему только сейчас мне не кажется, что раньше все было плохо? Боже, как я хочу снова оказаться в своей сраной старой квартире с чашкой чая в руке.
Дом снова рассмеялся, Люк подхватил его, пока Дом вдруг не замолчал, втянув в себя воздух.
– Господи, как же я люблю своих детей. Я не увижу… – Он беззвучно заплакал, сильнее прижавшись к Люку спиной.
Люк почувствовал комок в горле. Он покачал головой. Ему до сих пор не верилось, что он сидит здесь. Что нет больше Фила. Нет больше Хатча. А он сидит, будто немой, и смотрит, как с меркнущим светом медленно угасает его зрение. Холод увлажнил лицо и сковал суставы.
Какая-то внутренняя сдерживающая функция не давала ему постичь истинное значение утраты. Но мысленно он продолжал возвращаться к не поддающимся описанию чудовищным обстоятельствам гибели друзей. Эта невыразимая тяжесть грозила раздавить его.
