– Это человек. Какой-нибудь маньяк, – предположил Дом.
– Возможно, – ответил Люк, кивая. – Какой-нибудь шведский деревенщина, неравнодушный к туристам. Подобное дерьмо постоянно случается в Америке и Австралии. Но только не в Швеции. Хотя, кто знает? Может, и здесь. Мы нашли часть страны, которую знают не так много людей. Либо знают, но не хотят о ней говорить. В той церкви было полно человеческих останков. Некоторые кости… Они были не то чтобы свежие, но и не старые.
– Жертвоприношение, – сказал Фил робким голосом.
Люк и Дом посмотрели на него. Снова натянув остроконечный синий капюшон, он стоял спиной к ним и вглядывался в деревья. Туда, где висел Хатч. Из-за плеча Фила Люк видел одно из тех деревьев. Сквозь ветви виднелась бледная нога. Он вспомнил свой безумный бросок в лес, и его всего передернуло от холода и подступившей тошноты. На мгновение Люк потерял равновесие и покачнулся, но сумел устоять на ногах.
– О чем ты говоришь? – гневно спросил Дом.
Люк поднял руку, чтобы успокоить его, и посмотрел на Фила.
– Продолжай, дружище.
Фил опустил глаза.
– Мне приснился сон. В том доме. Я помню его обрывки. Там были люди.
– Ты о чем, на хрен? – спросил Дом.
– Дом, – прошипел Люк, стиснув зубы, и снова повернулся к Филу.
– Мне тоже приснился сон.
Фил резко повернулся к Люку и уставился на него. Дикие, полные ужаса глаза отталкивали и притягивали одновременно.
Люк кивнул.
– Да, дружище. В этом сне я попал в ловушку. Где-то здесь. Застрял в деревьях. А вокруг разносился этот… звук.
Стоя прислонившись спиной к дереву, Дом сполз на землю, без сил от отчаяния. Ему тоже что-то приснилось. Люк хотел знать, что именно. Требовался любой, даже скудный намек. От этого зависела их жизнь. Он десять лет жил в Лондоне среди людей, чья речь полностью состояла из рекламных слоганов и которые видели смысл жизни в пробуждении чувства зависти у других. Они и мысли не допускали, что у них что-то идет не так. Не говорили ни о чем негативном, даже не позволяли себе думать об этом, словно проблем не существовало. Когда-то он завидовал им, потом стал презирать. Он не походил на них. Фактически являлся их противоположностью. Он всегда тщательно анализировал все плохое, что случалось с ним в жизни. Возможно, эта позиция мешала ему, разрушая любую возможность реального и стабильного счастья. Его неприятие самообмана. Но здесь не было места ни для безумного оптимизма, ни для отрицания фактов, какими бы нелепыми они ни были. Люк чувствовал, что почти смирился с ситуацией, и хотел знать, не потому ли так происходит, что он всегда и везде был готов к худшему.
