– Хорошо, раз тебя это так волнует. Не буду больше навещать тебя. Можешь быть уверен, – сказал Дом и рассмеялся. В его голосе звучала нотка триумфа, отчего Люк с наслаждением вспомнил, как его кулаки прошлись по лицу уже бывшего друга.
– Принято.
– Мы пошли в поход лишь потому, что ты – нищеброд. Я, Филлерс и Хатч хотели отправиться в теплые страны, но ты не мог себе этого позволить. Хотели рвануть в Египет, понырять в Красном море. Вот что происходит, когда ты идешь на компромисс ради «свободного духа» и того, кто живет по своим правилам. Кто зарабатывает на жизнь торговлей компакт-дисками и вечно сидит без гроша. – Дом застегнул молнию палатки.
Люк сидел не шелохнувшись и пытался выровнять дыхание. Его снова душил гнев. В такие моменты он думал, что однажды кого-нибудь убьет.
– Тебе лучше подумать, – сказал он, обращаясь к закрытой двери палатки, – как завтра ты будешь вытаскивать отсюда свою бесполезную жирную задницу. Потому что, когда ты проснешься, меня здесь уже не будет.
– Да пошел ты.
27
Фил и Дом храпели в палатках. Фил издавал нечеловеческие звуки, словно какой-то двигатель. К такому шуму Люк не привык. Они с Хатчем молча слушали этот храп, сидя друг напротив друга. Между ними, в котелке варилась новая порция кофе. Пока вода была в свободном доступе, кофе имелось в избытке. Они курили, уставившись на голубое колечко огня на плитке. Он создавал хотя бы слабое ощущение уюта в темном, как дно океана, лесу. Тьма начинала дезориентировать, если всматриваться в нее и пытаться осмыслить все, что лезет в голову. Вокруг стучали капли дождя.
Люк замкнулся в себе, погрузившись в привычные мысли. Почему у одних людей есть все – карьера, деньги, любовь, дети, – а у других ничего? У него даже близко не было подобных вещей.
Или было? Он вновь обращался к нерешенным вопросам своего бытия. Если бы в молодости он женился на одной из тех девушек, которых бросил через год знакомства, таких, как Хелен, Лоррейн или Мел, походил бы сейчас на Дома, Фила или Хатча?
Вся тяжесть последних лет снова навалилась на него. Даже здесь, в этом месте, в этих условиях, после всего, через что ему пришлось пройти, он не освободился от собственных мыслей. Всякий раз, останавливаясь передохнуть, когда внешние раздражители утихали, он чувствовал себя каким-то изношенным и смертельно уставшим от жизни. Он был вынужден признать, что не получил ничего взамен страданий, бездомности, изменения направления или отсутствие такового, за свои осечки и ошибки. И он признался себе, что всегда мечтал о том, что было у его друзей: о семье, доме, карьере, их мнимой удовлетворенности жизнью. Пару лет назад его осенило, что без всего этого нельзя рассчитывать на признание. И это действительно так. Особенно в этом мире, и когда тебе далеко за тридцать. В то же время он презирал себя за жажду иметь то, что есть у Хатча, Фила и Дома, – недостижимые миры, которые многие считают чем-то само собой разумеющимся. Ненавидел себя за желание признания, зная, какие непростые чувства вызывает у него любая работа и отношения с другими людьми. Тем не менее, он мечтал обо всем этом. Это лежало в основе его жалкого существования и отчаяния. Может, он так и умрет неполноценным, неуверенным, разочарованным.
