Кроме двух спальных мешков, ножей и фонариков, они оставили все, что несли раньше. Три рюкзака, куча грязной одежды, пустая аптечка, пустая канистра из-под газа, печка, приготовившая им последнюю кружку горького кофе, – остались лежать на скалистой вершине. На одиноком, тоскливом холме, где они должны были встретить свой конец, остались последние намеки на то, во что превратился их поход. Доказательства пребывания здесь четырех друзей, решивших срезать путь.
Стоя на тонком слое земли, покрывавшем камни у подножия холма, они повернулись и посмотрели на ждущие их мрачные ели, темневшие в мягком свете дня. Ближе к мрачному прохладному лесу вокруг редких ив поднималась стена папоротника. За ней, там, где почва была глубже, начинались владения елей и пихт.
Вглядевшись в лес, перед тем как двинутся на юго-запад, они поняли, что идти придется по неровной местности. Мимо деревьев-часовых, кренящихся от редких, скользких ото мха скалистых вершин, что заранее вызвало у Люка уныние. Еще один день придется петлять по лесу, вскрикивая на каждом шагу от боли. А сегодня они будут двигаться еще медленнее, чем обычно. Люк закрыл глаза. Он дошел до ручки раньше времени и знал это.
Грязная повязка, наложенная Домом, спала с головы почти сразу. Но, по крайней мере, она остановила кровотечение, продолжавшееся несколько часов, пока он лежал без сознания. Рана проходила над левой бровью, через весь лоб, и терялась в волосах. Она была розового цвета и зияла, как поперечный рот. Когда он посмотрел в маленькое зеркальце для бритья, ему показалось, что он увидел блеснувшую кость. Рана была не меньше пяти дюймов в длину и отчаянно нуждалась в наложении швов.
С помощью последней салфетки из аптечки он промыл ее остатками горячей воды из кастрюли, стараясь не кричать громко при каждом прикосновении. Дом даже не смотрел в его сторону. Затем, поместив под грязную повязку марлевый компресс, он осторожно обмотал ее вокруг головы, а Дом закрепил булавкой.
Самым ужасным для Люка было увидеть в зеркальце свое окровавленное, с трудом узнаваемое лицо. Воды, которую Дом полил ему на голову, не хватило. Большинство кровавых подтеков не отмылись. Одна половина лица, фиолетовая из-за синяка, выглядела еще чернее от грязи, покрывавшей кожу до самой шеи. Левое ухо зияло запекшейся кровью. Ощущение было такое, что часть головы погрузили в ванну с водой. Если он выберется отсюда, шрам останется на всю жизнь. Вид окровавленного лица и мысль о жутком белом шраме заставили его почувствовать себя еще более несчастным. Бесконечная жалость к себе переполняла.
