— Ты говоришь, это началось весной?
Мне всегда неловко смотреть на человека, который очень волнуется, это все равно что подглядывать в окна, вот и у Карин сейчас нервно задрожал подбородок. Это у нее с детства. У Карин такой же маленький подбородок, как у Стуре, и вовсе неверно, что маленький подбородок — признак слабости, к Стуре, например, это не относится.
— Хорошего мало, — замечаю я.
— Но это не то, что ты думаешь. Я спрашивала. Дело не в этом. Он себе этого не позволит. Он знает, что на меня можно положиться, а потому и сам себе этого не позволит. Он говорит, что это нормальный процесс развития, у всех так бывает. А как же я? Дети? Он на себя не похож. По-моему, он меня больше не любит, я чувствую, он просто притворяется. И как Магда могла сказать, что он читает детям сказки? Да он этого сроду не делал.
— Наверное, это с его слов, почему бы ей не верить родному сыну? Ты бы лучше рассказала ей, что происходит на самом деле.
— Бу просил ничего не говорить ни тебе, ни им. Это, мол, наше дело, и касается оно только нас. Знала бы ты, как он кричит! Я бы ничего тебе не сказала, но ведь я ни с кем не общаюсь, вокруг меня только дети… Если он едет на какой-нибудь обед, меня с собой не берет: там, видите ли, будут только его сотрудники и мне будет неинтересно.
Однажды я уперлась и пошла вместе с ним — просто чтобы вырваться из дома, так он ко мне там даже не подошел, и никто не понял, кто я такая. Один сказал мне: так ты жена Буссе? Можно подумать, они даже не знали, что он женат!
— А ты бы пригласила кого-нибудь к себе.
Он не хочет. За телефон не заплатил; сам сказал, что заплатил, а они прислали напоминание. Чем он занят?
Теперь у нее дрожит не только подбородок, но и плечи. К нам подходит Эва, на поясе у нее надувной резиновый круг, она деловито поясняет:
— Мама часто плачет.
— Знаешь, что мы делаем, когда мама с папой ссорятся? — кричит Енс. — Мы включаем радио погромче!
— Ладно, — говорю я. — Он развивается. А ты, выходит, остаешься неразвитой? Он тебе этого еще не говорил?
— Прямо — нет, но он считает, что мне надо чем-то заняться. Ботаникой, птицами, иностранным языком, чем угодно. Говорит, что нужно совершенствоваться. А когда мне совершенствоваться, говорю, если я целый день с детьми, а тебя пять вечеров в неделю нет дома. Придумал тоже, ботаника! Сам сосну от ели отличить не может. Совсем рехнулся!
— Да-а, — вздыхаю я. — Рано или поздно все через это проходят.
— Но я-то чем виновата? — Карин почти кричит. — Я так старалась угодить ему. Я всегда брала чужих детей, чтобы подработать, никто не знает, какой это кошмар нянчить детей с утра до вечера, у меня уже сил нет, а он еще говорит, что мне надо заниматься ботаникой и совершенствоваться. Сам заявляется домой за полночь и тут же валится спать, а мне хочется поговорить. Давай поговорим, прошу я. О чем это, интересно, нам же всегда не о чем было разговаривать! Представляешь? Я так ему верила, думала, на него можно положиться, мне хотелось, чтобы у нас была дружная семья. Я ему говорю: у нас же семья, мы все должны делать вместе! Мы собирались в Голландию на две недели, а он не стал брать отпуск. Говорит, посажай одна, если тебе надо!
