Мальчик медленно шнурует ботинки.
— Шику, поторопись.
— Нар-одар, можно мне остаться?
— Нет. Чего ты боишься? Не съедят же тебя, в самом деле.
Мальчик смотрит на меня с укором. Я, не подумав, ступил на очень тонкий лед.
— Я хочу, чтобы ты пошел, хватит дичиться, пора привыкнуть к людям.
— Здесь враги, «пустые», — огрызается Шику.
— Прекрати, — осаживаю я мальчишку, — никакие они не «пустые», ничем не хуже нас с тобой, ты ж сам Сергея спас в Кин-Криде.
— Я спас Нар-одара.
Медленно выдыхаю, стараясь подавить злость: упрямства Шику хватит на целый караван верблюдов.
— Пойдем, — я выхожу из избы, не оглядываясь. Через минуту нарьяг нагоняет меня, приноравливается к шагу.
Нас встречают, как героев. На этот раз столы вынесли на улицу, широкие столешницы ломятся от пирогов и разносолов, а женщины не перестают таскать все новые блюда. Матвеич на своей колченогой табуреточке растягивает меха гармошки. Замечаю среди суеты Сергея с Костей, командир повстанцев выглядит довольным, и я знаю почему: вместе с рабами мы увели с рудника много оружия и даже старенький БТР.
— Дан, а мы только тебя вспоминали, — крепко пожимает мне руку Сергей, — молодец, что сам явился и мальца привел.
— Слыхали, с Крикхой третий день нет связи? — озабоченно спрашивает Костя. — Интересно, это политика или диверсия?
— Конечно, политика, Костенька, — вмешивается вынырнувшая откуда-то Вера, — однажды в Оримском дворце правительства вырубился генератор. За три минуты, пока чинили, семь миллиардов фунтов со счета военной корпорации перекочевали в банковские книжки заинтересованных лиц. Думаете, диверсия? Нет, политика, ибо через месяц была объявлена вторая Аргоннская кампания.
Пораженный, смотрю на нашу хозяйку: утром она разбирала и чистила винтовку, как заправский вояка, а теперь иронично рассуждает об особенностях военно-экономической политики Оримы. Женщина из лесного селения!
Вера смеется, стягивая с головы платок, волосы у нее короткие, едва достают до плеч, но густые, гладко-черные, как смола. Где-то внутри заскреблись подозрения: на руднике Кин-Крид нас ждали, единственной, кто мог передать сведения о вылазке мятежников, была она. Не потому ли напросилась с нами…
Мы садимся за длинный стол. Шику от неловкости глядит в скатерть, очерчивая пальцем расшитые цветы. Напротив нас — Таня, наряженная в смешное розовое платье, в накинутой на плечи шубке, гладит толстую серую кошку. Повстанцы и освобожденные звенят рюмками, празднуя свободу, их пламенные речи и взгляды наполняют простое слово необычайно острым, мучительно-счастливым смыслом. Я пригубливаю водки за свою собственную свободу — за скорое освобождение мира от двух бесчеловечных монстров: Алвано и Камфу.
