Легко перехватываю инициативу, вжимаю снайпера в пепел. Мне страшно хочется заглянуть ему под забрало. Тяну руку к его лицу и чувствую, как рука противника дергается вниз. Черт! Ну что за…!
Снова бросаюсь в сторону, на этот раз с задержкой. Снайпер сигает в другую сторону, и я, скрипя зубами от злости, понимаю, что на земле валяется обманка. Что за игры?
Бегу сквозь чащу, преследуя ловкую фигуру в камуфлированном комбинезоне. Бежать со всей поклажей не так легко, я отстаю, но упустить гада нельзя. Вскидываю винтовку и целюсь от бедра — извини, парень, ты сам виноват. Пуля ударяет в спину снайпера, но он не успевает еще упасть, как я всаживаю вторую, третью. Бегу к распростертому телу и уже понимаю, что сейчас будет. От грохота взрыва закладывает уши, аппаратура глушит, а гудящая волна пламени несется на меня, будто вестница апокалипсиса. В который раз уже припадаю к земле, в груди будто засел осиновый кол. Сдавленно кашляю, поднимаю забрало и со стоном выплевываю кровь. Огонь ревет, жадно обгрызает стройные стволы елей, пережевывает ломкий кустарник у их подножий. Мне горько и больно.
Как я и ожидал, среди останков снайпера жетона не нашлось. Приходится признать, что против меня послали не рядовой десант, а смертников, значит, охота развернулась нешуточная. Ни о каком походе в Нарголлу речи быть не может, чтобы выжить, мне придется превратиться в маленькую мышку и затеряться среди диких земель.
Три недели блуждания в лесах диких земель показались тридцатью годами кошмара. Мой жетон остался на месте гибели солдат-смертников, а сам я долго плутал, стараясь сбить возможную погоню.
Наступила осень, я чувствовал ее бессонными ночами в хрустящих инеем листьях и промозглом тумане, наползающем из чащи. Никто больше не преследовал меня. Я вообще не видел ни одной живой души, даже птицы и зверье, кажется, покинули лес. Чем дальше, тем больше отличалась флора лесов от междумирской. Привычные ели сменились кряжистыми деревьями с жесткими скрученными листьями. Подножие леса устилали густые серо-коричневые мхи. На редких колючих кустах горят огнями ярко-красные ягоды, подозрительно смахивающие на клюкву.
Я устроился на ночлег в небольшом овражке, без страха развел костер. Теперь мне уже грезится встреча хоть с одной живой душой, даже посланной по мою грешную душу. Скоро закончатся плитки концентратов, и голод возьмет меня за горло.
Темнеет. Ворошу угольки сучковатой палкой, заставляя искорки танцевать в прохладном синем воздухе. Страшно быть одному в вымершем, выжженном войной мире. Мне кажется, эта проклятая земля — отражение меня самого, пустая и одинокая, звенящая неутолимой болью и ненужностью.
