— Я очень хотел тебя видеть.
Шаг, глаза опустила. Встал, вырос, посвежел, ветер крепнет, соленые брызги на губах, штурвал уверенно перехвачен.
Твои уловки от боязни.
Январь. Метет. Суббота.
Три раза постучать в окно кухни. Сине, черно вокруг. Здесь, с подветренной стороны, — затишье. Гремит крючок, с порога объятье, запах чистых волос.
— С ума соше…
— Сойдешь, — в выдохе, алое, как роза.
Пар, шаль, рука на бедре. Горячечный взгляд вокруг — дверь в дом приоткрыта, ромб света на полу, лампочка на спирали шнура поймала осколок света, потолок в ватной изморози, и ждут хозяина опавшие в птичку сапоги у ванны, закрытой мешковиной (летняя рухлядь).
Вот мерзлый пол под каблуками скрипит и пыжится, вот ремень с мороза висит в руке буквой «О», вот шапка в рукаве шинели, и шинель — скок — на хозяйский крючок. Гонишь прочь, а оно лезет через вещи.
Зеленая кофта с круглым воротом, распущенные волосы темно-русой рекою, полной воздуха в густом разъеме. Сиянием губ (нижняя жадна) — комната в обоях улыбок.
— Надолго?
— На неделю, за пополнением. На ночь?
Глазами: да.
— Болтают уже, дай хоть отдышаться-то… ведь не в последний раз…
— Что-то жарко у тебя.
— А ты сними китель. Я на кухню.
Завершенный, как пирамида, стекающий блеск бутылки. Скользкий хруст крошечных груздочков. Селедка с луком…
Вошла. Дымящаяся тарелка в руках, внимание и осторожная плавность. Пельмени.
— До утра пируем?
Улыбка вспышкой. Уходит снова. Как дышится!
— А-ах!
Она! Сидеть напротив, из граненых стаканчиков пить ледяную водку, вилкой вылавливать юркий гриб, обжигаться уксусной сочностью пельменей, встречаться пальцами над хлебницей, смотреть в самые зрачки полубессмысленным взглядом, голова ходуном от этого взгляда, и надо всем тик-ток — ходики. Секунды, как монеты.
И долгая, томительная встреча коленей под столом.
— Ешь, остынет, — шепот.
Пьешь, ешь, не отрывая глаз. Румянец, а у глаз, у точеного носика, выше — прохлада слепящей белизны.
…Два часа ночи. Жарко. Встаешь, босиком по холодному полу — на кухню. Пьешь воду из кадушки. Возвращаешься. Чиркаешь спичкой, чтобы прикурить, и боковым взглядом на нее. Сонная румяная щека, плечо под упавшей ленточкой рубашки, рука, охватившая подушку, как мягкий земной шар, — все в оранжевом дрожащем пламени.
Черт! Чуть пальцы не сжег.
Зажигаешь одну за другой, ломаешь спички от нетерпения, и каждый раз новее, желанней, и как довершение — притиснутая телом грудь в развале подмышки, где выбиваются легкие, вьющиеся волоски…
