Государь, сам достигнувший власти, обыкновенно пользуется двойною славою, -- во-первых за основание нового государства и во-вторых за его упрочение, если он ввел хорошие законы, учредил организованное войско, заключил выгодные союзы и преподал своим подданным хорошие примеры; точно так же двойным стыдом покрывается наследственный государь, если он, рожденный для престола, по недостатку мудрости потеряет унаследованное государство.
Если рассматривать действия различных итальянских гсударей, потерявших в недавнее время свои государства, как наприм. король неаполитанский, герцог миланский и другие, то всех их можно прежде всего упрекнуть в одной общей всем им ошибке, в неимении достаточного числа войска, о чем я уже говорил подробно. Потом их можно обвинить в том, что они навлекли на себя ненависть народа, а те из них, к которым подданные были привязаны, не сумели обезопасить себя от честолюбия своих вельмож. Без таких ошибок, имея достаточное войско, весьма трудно потерять сколько-нибудь значительное государство.
Филипп Македонский, не отец Александра Великого, а другой, тот, который был побежден Титом Квинцием, обладаль весьма небольшим государством, сравнительно с громадностью Римской республики и Греции, которые на него напали, и однако же, будучи искусным вождем и сумев привязать к себе народ и сдерживать честолюбие знати, он нашел возможность выдержать с ними войну несколько лет сряду, и если под конец и потерял несколько городов, то все-таки сохранил за собой обладание страною.
Итак, пусть те итальянские государи, которые после продолжительного владычества, потеряли свои государства, не обвиняют своей судьбы, а пеняют на свое собственное ничтожество. Подобно большинству людей, во время затишья они не думали о буре, и в спокойное время не предполагали, что обстоятельства могут перемениться. Застигнутые неблагоприятными обстоятельствами врасплох, они и не подумали о том, что еще могут защищаться, а предпочли постыдное бегство, рассчитывая, что их подданные, утомленные гнетом победителя, снова их призовут. Решиться на подобную меру благоразумно только тогда, когда не предстоит никакой другой, но вообще прибегать к ней весьма постыдно; это все равно что нарочно падать, для того чтобы другой нас поднял. Кроме того, нельзя рассчитывать наверное, что при подобных обстоятельствах народ снова призовет своих прежних государей, а если даже и призовет, то, после подобного возвращения, власть государя не может быть прочною, так как подобный способ охранения прав унижает и опозоривает государя, как не зависящий лично от него. Единственная же прочная и верная защита для государя та, которая зависит от него самого и проистекает из его личной доблести.
