— Что, папа? Что, я тебя спрашиваю? В конце концов, разве мы не даем тебе все необходимое, разве я не позволяю тебе заниматься, чем хочешь, плачу за все, нет?
— Вот именно, — неожиданно для самой себя в ответ закричала Карина, — Ты все делаешь для меня, но я никогда не могла что-то сделать сама. Мне не пять лет, пойми, и даже не десять. Я скоро стану старой девой, без мужа, без детей, без личного пространства и надежды на будущее. Я не могу элементарно приготовить себе обед, потому что он всегда на столе. У меня нет права плюнуть на все, начать что-то, что-то бросать. Это даже не существование птицы в золотой клетке — это полет безмолвного духа, бестелесного, который не в силах даже подвинуть предмет без помощи человека. Поэтому я и ушла к Нику. И я не собираюсь возвращаться.
— Как это, дочка? — удивилась мать Карины. На ее глазах милая девочка неожиданно превратилась в настоящую фурию. Глаза горели, левая рука сжалась в кулак, а правой она вцепилась в ладонь парня, — Мы так соскучились по тебе, мы хотим, чтобы ты была счастлива…
— Я тоже этого хочу, — покачала головой художница, — Дайте только мне воздух, а крылья отрастут сами.
Слова старого стихотворения как нельзя лучше подошли для выражения ее мысли. Девушка невольно вспомнила первую строфу, словно саму по себе всплывшую в голове:
Дай мне воздух, дышать что б, как прежде.
Крылья сами потом отрастут.
В облегающей черной одежде
Отгородит меня смерть от пут.
— Ты не можешь так с нами поступить, — не сдался отец, — и, вообще, кто этот мальчишка? На какой помойке ты его выкопала.
— Это мой новый натурщик, — мрачно ответила девушка, — . Хотя да, именно так. Я его подобрала. И собираюсь помочь найти ему новую семью. Не желаете усыновить, а? Не хотите? Думаю, мне лучше самой это сделать.
— Карина, ты с ума сошла? — неожиданно поинтересовался Кузьма. Никита недовольно покосился на оборванца, но ничего говорить не стал. Подобная идея возникала и у него. Правда, в роли опекунов выступила бы его семья. Однако Ник и предположить не мог, что подруга сама до этого додумается, да еще так открыто заявит родителям.
— Я во вполне здравом уме. Конечно, если ты не хочешь иметь со мной никаких дел, можешь возвращаться на улицу.
— Ну, что ты, — протянул мальчишка, — я ничего такого…
— Вот и хорошо, — оборвала его Карина. Она почти не чувствовала своего тела. Голова стала тяжелой, сердце стучало где-то в висках, ладони вспотели. Но больше молчать не было смысла. Огромная плотина прорвалась, и художницу тащило все дальше и дальше. Не то к водопаду, не то к отмели.
