Честно говоря, думать о нем я мгновенно перестала. Мы пересекались довольно редко. Он был двумя курсами старше. А у меня была бурная жизнь в компании Машкиных студентов из театрального. Училище наше было в двух шагах от Моховой. Иногда они ждали меня в роскошном вестибюле Мухи. Чаще я прибегала к ним. Сидела на репетициях, притаившись в темном уголке, чтобы не выгнали. И даже немного завидовала. Совсем чуть-чуть.
С Чургулией судьба свела меня резко и напрямую. Я смотрела, как он идет навстречу мне по коридору, а рядом семенят две роскошные девицы со старшего курса. Одна была волоока и ягодно-губаста. Другая похожа на развратное скандинавское божество с длинными белыми волосами. Обе они были такими, какой мне не стать никогда. И он смотрел на них с нескрываемой симпатией и восторгом. И я совершенно отчетливо подумала: «А мне никогда не вызвать его восхищения. Со мной он никогда не пойдет по коридорам. И смотреть с восхищением никто на меня не будет». Сейчас я понимаю, что комплексы во мне Чургулия порождал совершенно автоматически. Просто одним фактом своего существования. И почему я тогда так подумала? И какое мне было до него дело?
Но он шел-шел с этими нимфами и направился прямо ко мне. Я попыталась свернуть с его дороги, все еще продолжая пребывать в унынии. Я и представить себе не могла, что он действительно идет ко мне. Потому что у него ко мне дело.
— Мне нужно тебя нарисовать, — сказал он без всяких предисловий. Чургулия, как я потом поняла, всегда делал то, что хотел.
— Зачем? — холодно спросила я, ощущая скрытый подвох в его предложении.
Девицы смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Одна, ожидая его ответа как преданная собака, перевела понимающий взгляд с меня на него.
— Чтобы получилось то, что мне нужно, — вежливо объяснил он, ничего не объяснив. — Мне понадобится месяц. Будешь приходить ко мне в мастерскую через день. Вот адрес. Пока.
Он уже маячил в конце коридора. А я все стояла, зажав в руке плотную глянцевую визитку. Меня не покидало ощущение, что надо мной жестоко посмеялись.
Потом я очнулась и кинулась в свою аудиторию.
— Гришка! — сказала я. — Что делать?
— Ты беременна? — встревожился Гришка. — На тебе лица нет, Ева!
— Как это нет? — с негодованием воскликнула я. — А Чургулия его, между прочим, собирается рисовать!
— Да ты что? — нетактично изумился Гришка, — Ну только если между прочим. А может, он не лицо хотел рисовать?
— Иди ты в баню, Аю-Даг. Тогда я просто никуда не пойду.
