— Неизвестно, хватит ли еды для команды. А уж кормить рабов мне и подавно нечем…
Так вот чем объяснялся приказ командора!
Армада уже готовилась поднять якоря, когда обнаружилось, что исчез Дуарте Барбоза. Он не пришел ночевать в каюту, и никто не знал, куда он делся. Обыскали берег на две лиги вокруг. Опросили местных жителей… Армада продолжала оставаться на месте.
Дуарте явился на третий день. Грязный, лохматый, он шел, распевая какую-то песню и размахивая тушей длинного жирного зверька с блестящей безволосой кожей. Это была его доля добычи. Ума не приложу, как он сумел договориться с туземцами, но Дуарте отправился с ними на охоту. Рыл вместе с воинами ловушки, ставил силки, сидел в засадах, а потом участвовал в праздничном пиршестве.
Ну и распекал же его Магеллан! Мало того, что Барбоза задержал армаду. Каков пример для других?
— Дуарте! — говорил Магеллан. — Ты брат моей жены. Однако в походе наши главные родственники — это Долг и Смерть. Я предупреждал тебя, шурин…
— Ты прав, командор, — переминаясь, глядя в землю, отвечал Барбоза. — Но ты не знаешь, Фернандо…
— Хватит болтать! — прервал его Магеллан. — Вахтенные! Вызвать кузнеца и заковать в кандалы ослушника!
Команда сбежалась смотреть, как заковывают Барбозу. Он, не теряя присутствия духа, шутил, подбадривал оробевшего кузнеца и даже помогал ему.
— Стучи, стучи, цеповник, — приговаривал Барбоза, потряхивая ручными кандалами и протягивая кузнецу ногу. — Я тебе не жена, стучи! Жену не скуешь, жена тебя самого в ярме водила!
Потом его приковали к борту. Принесли лепешку и баклагу воды: командор велел держать нарушителя впроголодь.
— Ничего, ничего, в племени славно накормили вашего Дуарте, — рассказывал Барбоза, со смаком жуя лепешку, — Мы начали пир, когда садилось солнце, а перед моим уходом он еще продолжался. А какие там девушки!
Поев, Дуарте устроился поудобней и, скорчив скорбную гримасу, запел тюремную песню:
Это было в мае месяце, жаркие стояли дни,
Заливались в небе жаворонки, рокотали соловьи.
Уходили все влюбленные славить таинства любви,
Только я жил в горькой муке, заточен в глухой чертог,
День ли, ночь ли за стеною, я бы сам узнать не мог,
Только птичка возвещала песенкой мне каждый срок.
Арбалетчик застрелил ее. Пусть его накажет бог…
Матросы сочувственно посмеивались.
Тот же кузнец расковал Картахену.
— Сеньор, — сказал ему Магеллан, — я возвращаю вам свободу, но отдаю под надзор капитана «Консепсиона». Надеюсь, теперь вы будете вести себя более благоразумно. Пусть королевский суд в Испании определит вам меру вины и наказания.
