— Пожалуйста, садитесь, товарищ капитан, — говорит Чупиков и добавляет — Вижу — волновались. (Летчики слушали внимательно.) Ведь нужно знать, с кем в бой летишь. Теперь, товарищи офицеры, — продолжал он громко, — приступим к краткому разбору летного дня.
Вылетов на свободную воздушную охоту было мало. Командир сжато их разбирает. Закончив, говорит:
— Предлагаю тост за летчиков, которые сегодня успешно выполнили задачу, и за прибывшего к нам боевого товарища!
За ужином медвежонок, ненадолго присмиревший, снова стал перебегать от столика к столику, постукивая когтями о пол. В столовой становится шумно: летчики смеются над проделками Зорьки.
— Теперь, товарищи офицеры, можно покурить, немного повеселиться, — сказал командир.
— До вашего разрешения никто не курил, — заметил я.
— Уж такой порядок в полку ввел полковник Шестаков. Даже после напряженного боевого дня все летчики собираются в столовой и ждут командира. Летчики не курят, не выходят из столовой без его разрешения. Ведь благодаря этому выдержка тоже вырабатывается. Такого порядка я твердо придерживаюсь. А после ужина у нас бывает концерт самодеятельности. Прошу вас, товарищ Фомин, запевайте!
Заиграл баян. Фомин — адъютант третьей эскадрильи — запел сильным и приятным голосом. Летчики подхватили. Пели они песни собственного сочинения про бои над Ленинградом, про свою боевую жизнь.
Последние слова песни отзвучали, и командир неожиданно обратился ко мне:
— Товарищ Кожедуб, просим спеть нам что-нибудь.
— Спойте, спойте, товарищ капитан! — подхватили летчики.
Я стал отнекиваться:
— Да я не пою, голоса нет…
— А у нас те, кто петь не умеют, пользуются особенным успехом!
— Лучше я гопак спляшу.
В стремительном темпе иду вприсядку. Кто-то крепко толкает меня в бок, и раздается оглушительный хохот. Со всех сторон кричат:
— Зорька! Зорька!
Оказывается, ко мне неслышно подкатился медвежонок. Увертываясь от него, вприсядку обхожу комнату. Медвежонок — за мной. Вскочив, я повалил его на обе лопатки. Летчики кричали «бис», хлопали, смеялись.
А я совсем освоился, почувствовал себя в кругу родных людей. Но вот командир, посмотрев на часы, объявил:
— Пора на отдых. Спокойной ночи!
Когда Титаренко, Шебеко и я пришли к себе, из комнаты, где жили летчики третьей эскадрильи, раздался громкий смех. Мы заглянули в дверь и увидели уморительную картину. Медвежонок положил голову на подушку и мирно спал на постели своего укротителя — Мити Нечаева.
Услышав смех, прибежали летчики из других комнат. Стали будить медвежонка. Он ворчит, лапами отмахивается — и ни с места. Осторожно стащили его и положили под койку. Зорька поскулила немного, видит — делать нечего, и снова заснула.
