— Мисс-1969, — звала меня Сюзанна. — И вся — наша.
И они именно так со мной и обращались, как с новой игрушкой, по очереди ходили со мной под ручку, дрались за то, чтобы заплести в косы мои длинные волосы. Поддразнивали из-за школы-пансиона, о которой я как-то проговорилась, из-за знаменитой бабки, чье имя было даже кому-то знакомо. Из-за чистых белых носков. Все остальные были с Расселлом уже несколько месяцев, а то и лет. Вот оно, кстати, мое самое первое недоумение, которое, впрочем, потихоньку выветривалось с каждым новым днем, проведенным на ранчо. Где же их семьи, где, например, семья Сюзанны? Или Хелен, та, которая с детским голоском, — иногда она говорила о доме в Юджине. Об отце, который каждый месяц ставил ей клизмы, а после тенниса растирал ляжки ментоловой мазью, не говоря уже о других гигиенических процедурах сомнительного характера. Но где же он? И если хоть одна девочка дома получала все, в чем нуждалась, почему же они тогда сидели тут целыми днями, почему их время на ранчо растягивалось до бесконечности?
Сюзанна спала допоздна и раньше полудня не вставала. Похмельная, неповоротливая, она двигалась на замедленной скорости. Как будто времени всегда хватит. Тогда я уже часто ночевала у Сюзанны. Мы с ней спали на неудобном, колючем от песка матрасе, но я не жаловалась. Иногда она, не просыпаясь, на ощупь находила меня, обвивала рукой, от ее тела исходило тепло, как от свежеиспеченного хлеба. Я лежала без сна, до боли ощущая близость Сюзанны. Во сне она вертелась, сбрасывала покрывало, выставляла голую грудь.
По утрам ее комната была мрачными джунглями, гудрон на крыше пузырился от жары. Я сразу одевалась, хоть и знала, что мы не выйдем к остальным еще по меньшей мере час. Сюзанна всегда очень долго собиралась, хотя ничего особенно и не делала, сборы эти были просто вопросом времени — она постепенно влезала в саму себя. Я любила наблюдать за ней, сидя на матрасе, за тем, как славно, как безыскусно она изучала себя в зеркале невидящим взглядом девушки с портрета. В такие минуты ее голое тело делалось простеньким, даже детским, и, роясь в мусорных мешках с одеждой, она наклонялась так, что были видны все его недостатки. Меня это утешало, эта ее человечность. Грубые от щетины голени, точечки угрей.
В Сан-Франциско Сюзанна работала стриптизершей. На вывеске клуба вспыхивала неоновая змея, красное яблоко отбрасывало на прохожих инопланетный свет. Напарница свела ей за кулисами родинки, прижгла щелочным карандашом.
