Я то и дело наталкиваюсь на такие реликты — в этой части Калифорнии на всем лежит печать шестидесятых. Рваные пятнышки молитвенных флагов в дубовых кронах, брошенные в полях фургоны без колес. Старики в расшитых рубашках, их гражданские жены. Но это все привычные призраки шестидесятых. С чего бы Саше этим интересоваться?
Я обрадовалась, когда Саша сменила музыку. Какая-то женщина запела под готичное электропиано, что-то совсем незнакомое.
После обеда я решила прилечь. Но заснуть так и не смогла. Лежала, разглядывая висевшее над бюро фото в рамочке: песчаная дюна, рябь мятно-зеленой травы. Омерзительные завитки паутины в углах. Я беспокойно заворочалась в кровати. Никак не могла забыть, что Саша в соседней комнате. Весь день у нее на ноутбуке играла музыка, а иногда, перекрывая песни, до меня доносились обрывки каких-то электронных звуков, треньканье, пиканье. Что она там делает — играет в игры на телефоне? Переписывается с Джулианом? Мне вдруг стало больно от того, как старательно она обслуживала свое одиночество.
Я постучалась к ней, но музыка играла слишком громко. Я постучала снова. Ответа нет. Мне стало стыдно, что я так откровенно навязываюсь, и хотела уже шмыгнуть к себе обратно, но тут Саша открыла дверь. С лица у нее еще не сошел сон, волосы примяты от подушки — наверное, она тоже решила прилечь.
— Хочешь чаю? — спросила я.
Она кивнула не сразу, как будто не помнила, кто я такая.
За столом Саша молчала. Разглядывала ногти, вздыхала так, словно ее скука была космических размеров. Эту позу я помнила еще со своих подростковых лет — выпятить челюсть, смотреть в окно машины с видом безвинно осужденного узника, а на самом деле отчаянно желать, чтобы мама хоть что-нибудь сказала. Саша ждала, что я пробью ее броню, задам ей какие-то вопросы, и, разливая чай, я чувствовала на себе ее взгляд. Хорошо, когда на тебя смотрят, пусть даже и настороженно. Я достала красивые чашки, а гречишные крекеры, которые я разложила на блюдечках, засохли всего-то чуть-чуть. Аккуратно поставив перед ней чашку, я поняла, что мне хочется ей угодить.
Чай был слишком горячим, на какое-то время мы замолчали, ссутулившись над чашками, от прозрачного травяного пара лица стали влажноватыми. Когда я спросила Сашу, откуда она, та поморщилась.
— Из Конкорда, — сказала она. — Дырища.
— И вы с Джулианом учитесь в одном колледже?
— Джулиан не в колледже.
Что-то мне подсказывало, Дэн об этом не знает. Я стала вспоминать последние сведения. О сыне Дэн говорил с наигранным фатализмом, изображал бестолкового папашу. Обо всех бедах докладывал с ситкомовскими вздохами: мальчишки есть мальчишки. В старших классах у Джулиана обнаружили какое-то поведенческое расстройство, хотя, по словам Дэна, ничего страшного.
