Свистел чайник, поэтому я не сразу услышала, как в кухню вошла Саша. Я вздрогнула, когда она внезапно возникла передо мной.
— Доброе утро, — сказала она.
На щеке у нее присохла черточка слюны. Одета она была в шорты с высокой талией — из такого материала обычно шьют тренировочные штаны, носки усыпаны какими-то кислотно-розовыми символами — черепами, присмотревшись, поняла я. Она сглотнула, на губах — сухой налет после сна.
— А где Джулиан? — спросила она.
Я постаралась скрыть удивление.
— Уехал недавно, я сама слышала.
Она сощурилась.
— Что? — переспросила она.
— Он не говорил тебе, что уедет?
Саша заметила мою жалость. Лицо у нее застыло.
— Конечно, говорил, — сказала она, помолчав. — Да, точно. Он завтра вернется.
Значит, он ее тут бросил. Моя первая реакция — раздражение. Я им не нянька. Затем — облегчение. Саша еще маленькая, нельзя ей ехать с ним в Гумбольдт. Трястись на вездеходе мимо пропускных пунктов и заборов из колючей проволоки, ехать в какой-нибудь Гарбервилль, на ферму из говна и веток, — и все ради того, чтобы забрать мешок травы. Я была даже немного рада, что она составит мне компанию.
— Мне вообще никуда ехать не хотелось, — сказала Саша, храбро смиряясь с положением дел. — Укачало на этих проселочных дорогах. Он еще водит как бешеный. Супербыстро. — Она оперлась на кухонную стойку, зевнула.
— Спать хочется? — спросила я.
Она рассказала мне, что одно время практиковала полифазный сон, но потом бросила.
— Муть какая-то.
Ее соски отчетливо просвечивали через футболку.
— Полифазный сон? — переспросила я, в приступе ханжества затянув потуже поясок халата.
— Томас Джефферсон так спал. Спишь по часу, и так, короче, шесть раз в день.
— А все остальное время бодрствуешь?
Саша кивнула.
— Первые пару дней было вообще круто. Но потом меня срубило. Думала, вообще не смогу больше спать по-человечески.
Я никак не могла увязать девочку, чьи стоны я слышала вчера ночью, с девочкой, которая стояла передо мной и рассказывала об экспериментах со сном.
— В чайнике еще есть кипяток, тебе хватит, — сказала я, но Саша помотала головой.
— Я как балерина, по утрам не ем. — Она поглядела в окно, на свинцовую простыню моря. — Плавать ходили?
— Вода очень холодная.
Здесь только серферы иногда отважно бросались в волны — закрыв головы, обтянувшись с ног до головы неопреном.
— Значит, все-таки купались? — спросила она.
— Нет.
У Саши сочувственно дрогнуло личико. Как будто я лишала себя какого-то безусловного удовольствия. Но ведь тут никто не купается, думала я, отстаивая свою жизнь в этом позаимствованном доме и дни, вращавшиеся вокруг местных орбит.
