Пока она заплетала косу, мы молчали. Я подняла с пола красноватый камешек, они лежали рядком вдоль зеркала, словно яйца чужеземных особей.
— Мы какое-то время жили в пустыне, — сказала Сюзанна. — Я их оттуда привезла.
Она рассказывала о викторианском особняке, который они снимали в Сан-Франциско. О том, что им пришлось уехать, после того как Донна нечаянно устроила пожар в спальне. О том, как они жили в Долине Смерти, где все обгорали так, что не могли даже спать. О том, как на Юкатане они полгода провели на выпотрошенном, полуразрушенном соляном заводе без крыши. О мутной лагуне, где Нико учился плавать. Стыдно подумать, что в это время делала я: пила тепловатую воду с металлическим привкусом из школьного фонтанчика для питья. Ездила на велосипеде к Конни. Сидела, запрокинув голову, в кресле зубного, вежливо сложив руки на коленках, пока доктор Лопес в перчатках, скользких от слюны, которую я пускала как идиотка, ковырялся у меня во рту.
Вечер выдался теплым, праздник начался рано. Нас было человек сорок, и мы все толклись и толпились на узкой полоске грязи, над рядом столов носился горячий ветер, плескался свет керосиновых ламп. Казалось, что на празднике куда больше народу, чем собралось на самом деле. Все было каким-то гротескным, из-за чего и мои воспоминания были искаженными, дом за нами подрагивал, словно мираж, и казалось, что по всему пробегала какая-то киношная рябь. Грохотала музыка, приятное гудение наполняло меня восторгом, люди танцевали, хватали друг друга за запястья и вприпрыжку водили хороводы, разрывая и снова смыкая круг. Цепочка визжащих, пьяных людей рассыпалась, когда Руз с хохотом шмякнулась в грязь. Какие-то дети с запекшимися болячками на губах сновали вокруг столов будто щенки — объевшиеся, тянущиеся ко взрослому веселью.
— Где Расселл? — спросила я Сюзанну.
Она, как и я, была под кайфом, черные волосы растрепались. Кто-то сорвал розу с куста и дал ей, и теперь она пыталась вплести ее, уже полуувядшую, в волосы.
— Он придет, — ответила она. — Все толком начнется, только когда он придет.
Она стряхнула пепел с моего платья, этот ее жест меня тронул.
— Вот она, наша куколка, — заворковала Донна, увидев меня.
На голове у нее была корона из фольги, которая то и дело сваливалась. Она разрисовала ладони египетскими узорами и испятнала руки сурьмой, на полпути потеряв к этому занятию всякий интерес — перемазав пальцы, испачкав платье, оставив следы на подбородке. Гай увернулся, уклоняясь от ее рук.
