Он осмотрелся. Чандри не было. Чандри нигде не было. Урваси, прекраснейшая небожительница, красота которой внушала стремление к святости, Урваси, приговоренная жить на земле, неожиданно исчезла, совсем как Чандри. А сам Пранешачария боялся признаться. Боялся открыто и прямо объявить, что и он вкусил от наслаждений Наранаппы.
Его ладони взмокли и похолодели.
Впервые в жизни у него возникло желание, такое знакомое простым смертным, соврать, не выдать себя, позаботиться о собственном благе. Не в силах он был найти в себе отвагу и одним махом погубить уважение и веру всех этих людей.
Что это, что? Жалость, своекорыстие, привычка, вялость души, обыкновенное ханжество? В голове вертелась санскритская пропись, затверженная с детства и повторяемая каждый день: «Я есть порок, дела мои порочны, душа моя порок. Я рожден пороком».
Нет. Нет, еще одна ложь. Надо забыть все заученные слова, дать сердцу говорить свободно, как в младенчестве. Ведь, когда он ласкал Чандри, ему не вспоминалось, что он порочен? А сию минуту он счастлив тем, что Чандри нет и он не опозорен. Мысли пробудившегося человека отличны от тех, что не осознавались им. Он осознал себя и понял, что вел двойную жизнь. И вот последствия — теперь его по-настоящему закрутило в колесе кармы. Есть одно избавление от муки-вернуться в неосознанность, опять обнять Чандри, опять пробудиться к мукам, опять вернуться к ней за отпущением. Колесо. Колесо кармы. Вот она-жизнь, полная страстей. Он отрекся от желаний, но желания остались в нем.
Смятенные мысли не воплощались в слова — Пранешачария резко повернулся и молча ушел в дом.
Брахмины продолжали ждать.
Пранешачария ступил в молельню. Привычно возглашая одно за другим имена бога, он следовал течению своих мыслей.
…Если ничего не рассказать, если тайна будет обжигать, как угли, схваченные голыми руками, он больше никогда не сможет взглянуть в лицо богу Марути, не сможет с чистым сердцем ухаживать за беспомощной калекой…
— О боже, вразуми… а вдруг там появилась Чандри! Возьмет и все им выложит?
Он в страхе выскочил на веранду. Брахмины сидели в тех же позах, грифы возвратились на крыши. Ачария закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха, но губы его выговорили совсем другое:
— Я в сомнении. Я не смог вымолить у Марути ответ. Я ничего не знаю. Поступайте, как велит вам сердце.
Брахмины разом охнули.
— Да как же это может быть! — воскликнул Гаруда.
Дасачария, днем раньше плотно поевший, сегодня был полон сил.
