— Ачария! Ачария!
Ему показалось, что зовет Чандри, любовница Наранаппы. Разговор с такой женщиной осквернит его: придется еще раз совершать омовение, перед тем как коснуться еды. Но кусок ведь в горло не полезет, пока он не спросит, что случилось.
Ачария снова вышел во двор. Чандри поспешно закрыла лицо краем сари и пугливо подалась назад.
— В чем дело?
— Он… он…
Чандри била дрожь; она не могла выговорить ни слова, только судорожно хваталась за столбик калитки.
— Кто-он? Наранаппа? Что с ним?
— Умер…
Чандри закрыла лицо руками.
— Великий боже. Нараяна, Нараяна! Когда?
— Только что…
Чандри зарыдала в голос.
Когда она попробовала говорить, Пранешачария насилу разобрал слова.
— Приехал из Шивамоги… слег… лихорадка… четыре дня в лихорадке… и все… на боку волдырь вскочил. болел сильно… как от лихорадки бывает…
— О Нараяна! О боже!
Пранешачария как был, не сняв обрядовый шарф, бросился через улицу к дому Гаруды.
— Гаруда! Гаруда! — звал он, направляясь прямо на кухню.
Покойный Наранаппа приходился Гаруде родней: бабка прадеда Наранаппы и бабка прадеда Гаруды были сестрами.
Потный, запыхавшийся Пранешачария шагнул через кухонный порог в тот миг, когда Гаруда подносил ко рту катышек риса, обмакнутый в горячий соус.
— Не ешь! — выдохнул Пранешачария. — Не ешь, Гаруда. Наранаппа умер.
Гаруда в ужасе отшвырнул рис на банановый лист, расстеленный перед ним, быстро ополоснул рот и поднялся на ноги. Хотя Гаруда давно рассорился с Наранаппой, не поддерживал с ним никаких отношений и даже родственником отказывался признавать, ему нельзя было принимать пищу. Жена Гаруды, Ситадеви, застыла как изваяние, крепко стиснув ручку половника.
— Детям можно, — сказал ей Гаруда. — Только детям можно есть. А нам, взрослым, нельзя, пока не похороним.
Он поспешил из дому вместе с Пранешачарией, торопясь оповестить аграхару о смерти, чтоб кто-нибудь не принялся по неведению за еду.
Они побежали из дома в дом: Пранешачария — к Лакшману, Гаруда — к полоумной Лакшмидевамме, оттуда — к Дургабхатте, в самый конец улицы.
Новость пожаром распространилась по всем десяти домам аграхары.
В домах позакрывали окна и двери, заперли детей. Слава богу, ни один брахмин не дотронулся до пищи. Никто-даже женщины и дети-не жалел умершего Наранаппу, но в сердце каждого вошел смутный страх, опасение оскверниться. Живой Наранаппа отравлял им жизнь, мертвый-он оставил их голодными, и даже труп его неизбежно должен был стать источником тревоги. Скоро все мужчины аграхары столпились перед домом Ачарии. Жены успели шепнуть мужьям на ухо:
