Я представил, как выглядит стая летящих к югу гробов, и захихикал. Интересно было бы посмотреть. Интересно…
Впрочем, как следует развить эти мысли я так и не смог, помешал Фомич.
Который всё зудел и зудел, без передышки. На меня даже сквозь стенки обрушивались водопады фомичевского хвастовства, в котором захлебнулась бы даже китовая акула. В конце концов мне стало так тоскливо, как может быть только в гробу. Я хотел было даже выбраться и пойти проверить Матвейку. Но тут вспомнил про книжку в кармане. Я подложил под голову рюкзак, вытряхнул из него фонарик, достал книжку и принялся её разглядывать. Что хотел от этой книжки нотариус? Что в ней может быть ценного? Может быть, обложка сделана из какого-нибудь редкого или даже уже не произрастающего в настоящее время дерева?
Я раскрыл книжку, хотя знал, что ничего в ней не написано. Во всяком случае, обычный человек, не обладающий никакими колдовскими данными, не сможет её прочитать и уж тем более воспользоваться. Пролистал несколько страниц, выискивая «белого медведя». «Белый медведь» – это когда пишут пустым стержнем по бумаге. Вроде ничего и не написано, а если взглянуть под нужным углом, всё и видно.
Но книжка не была «белым медведем». Гладкая, чуть пожелтевшая бумага. Я приблизил к странице фонарик. Ничего. Я хотел было уже спрятать книжку обратно в карман, но тут произошло нечто странное. Я даже протёр глаза. Ни с того ни с сего на страницах начал проступать текст.
Незнакомые, непривычные буквы, римские цифры, небольшие рисунки невообразимых существ, схемы, значки. Кроме цифр, я ничего не разобрал и решил уже спрятать книжку обратно, но тут вдруг понял, что вокруг меня тихо.
Совсем тихо. Не слышно ни подпрыгивания гробов, ни бесконечного трёпа Фомича. Тишина.
Я насторожился. Резкая тишина – один из первых признаков приближающихся неприятностей. Тишина всегда наступает перед землетрясениями, самумами, торнадо и цунами. Я не люблю тишину.
– Хорошо бы попасть к мэру, – вдруг мечтательно громко произнёс Фомич. – Выпить томатного сока, съесть устриц…
Гроб начал раскачиваться. Сначала я решил, что это происки Хавчикова – вдруг за день он успел присандалить к гробам ещё какую-нибудь техническую пакость, но потом понял, что это не так. Слишком уж мощно раскачивался гроб.
Тоска завизжала и, видимо, хотела отбросить крышку, но крышка не поддавалась.
– Куропяткин, прекрати свои шуточки и перестань трясти мой гроб, – завопил Фомич. – Вот вылезу – обязательно дам тебе в рожу!
