Халкидонский догмат | страница 18



— Перед глазами нормальная, обыкновенная жизнь. Нормальная жизнь ― это когда всё непрерывно, даже немного однообразно, ― прокомментировал я. ― Поэтому в голову лезут всякие мысли… Но ты права, я тоже здесь думаю о каких-то иногда несусветных вещах…

— Поэтому я не люблю здесь долго оставаться, ― вздохнула Валентина. ― Находит хандра. Ужасная хандра.

— Разве в Москве не то же самое?

— В Москве?.. Там всё кружится. Сын ветрянкой заболел. Папу в больницу увезли с гипертонией. У подъезда пьяница замерз. Или опять всех министров отправили в отставку, а генпрокурора застукали с проститутками… Там жизнь имеет какой-то первобытный смысл. Нет времени копаться в себе. И всё всегда начинается сначала…

— Первобытный… да, это правильное слово.., ― согласился я. ― Но разве не страшно от этого?

— Бывает, что да, очень… Но еще страшнее, до смерти ― где-нибудь в чужом городе. Например, ночью в Венеции, хотя там сто лет никто никого не увольнял из правительства…

— Это уже из-за Томаса Манна.., ― пошутил я.

Она молча согласилась, а потом снова долго смотрела в распахнутое окно…

Я помог ей собраться. По опустевшей вечерней улице мы дошагали до площади. Такси среди машин не попадалось, и я позвонил на ближайшую стоянку. Через пару минут вызванная машина бесшумно подкатила к тротуару.

Мы распрощались. Глядя вслед плавно удаляющемуся «мерседесу», я вдруг неожиданно для себя запаниковал: мне вдруг показалось, что мы увидимся теперь не скоро. Но я ошибся и на этот раз…

На следующий день Валентина появилась у меня после обеда. Ни в какой парк нам идти опять не хотелось. Еще не было четырех, и мы опять сидели на кухне и пили золотистый японский чай, не обращая внимания на речитатив диктора, доносившийся из радиоприемника, который я оставлял включенным с утра до вечера.

Потом она принялась разглядывать мою библиотеку. Ее заинтриговал толстый том переписки Гюстава Флобера с Жорж Санд на французском языке. Не раздумывая, я подарил ей эту книгу, хотя она и не читала по-французски. Как всегда ни с того ни с сего она вдруг начала рассказывать о своей московской жизни, о том, что ее муж недавно купил новую квартиру на Чистых прудах, фактически целый этаж ― только для того, чтобы можно было ходить пешком до офиса. Апартаменты они собирались перестраивать. Но ей больше нравилось жить за городом. Москва ― суетный, бездушный город. Затем она заговорила о своих родителях, о сыне, которого звали необычным именем ― Серафим. По ее возвращению в Москву мальчику должны были удалить гланды, но все их отговаривали от этой крайней меры…