— Вы его сделали?
— Да, — кивнул он.
— Вы тоже очень талантливы.
Я сунула руки в карманы, боясь до чего-нибудь дотронуться.
— Спасибо, — Орен провёл по волосам. — У меня есть кофе. Хотите чашечку?
— С удовольствием, — кивнула я.
Кофеварка стояла на стойке у раковины. Орен подвинул пару стульев, налил нам кофе. Рядом с кофеваркой на подносе стояла маленькая коробка молока и блюдце с кубиками сахара. После того, как мы оба добавили их к кофе, Орен сказал:
— Вы хотели поговорить про Истона.
— Вы знали его, когда он был Дугласом Уильямсом?
Он кивнул, отхлебнул кофе и поставил кружку на стол.
— Я надеялся, тогда, у вас в кабинете, вы не заметили, что я узнал его имя.
— Вы учились в Оберлине в одно и то же время.
Он медленно кивнул, не глядя на меня.
Я выудила из кармана листок бумаги, который принёс Оуэн, и развернула на стойке перед нами.
— Это же ваша музыка, — разгладила листок, — Грегор Истон украл её.
Долгую минуту Орен не двигался и не отвечал. Наконец, сказал:
— Да.
Правда повисла между нами. Хотелось отмахнуться от неё, прогнать прочь.
— Почему же вы ничего не говорили?
Орен смотрел через моё левое плечо, на скульптуру, подвешенную к балкам.
— Кэтлин, мой отец был невероятно талантлив, — начал он.
— Так и есть, — я тоже обернулась и взглянула на орла.
— Он был художником. Но все вокруг видели в нём только плотника. — Орен посмотрел на свои руки. — Отец был хорошим плотником. А хотел быть художником.
Я кивнула, неуверенная, что разговор идёт в нужном направлении, но прерывать Орена не хотелось.
— Я начал играть на пианино в четыре года, — он снова посмотрел на меня. — Сочинял музыку в шесть. Тогда я не умел читать ноты и потому придумал свой способ записи.
Этот кусочек бумаги, найденный Геркулесом. Я не ошиблась — это код.
Орен взял кружку, отхлебнул кофе.
— Я мог — могу — сочинять почти для любого инструмента — фортепиано, гитары, контрабаса, мандолины. Могу играть на этом клавесине, — он поставил кружку обратно на стойку. — Родителям говорили, что я вундеркинд. Музыкально одарённый ребёнок. Мне достаточно было только раз услышать любое произведение, и я мог запомнить его и сыграть. Даже спустя много лет. — Он вытер рукой рот. — В шестнадцать меня отправили в Оберлин. К тому времени я давно перерос всех здешних учителей музыки, а может, и в штате. Я посещал семинары в группе, где учился Истон. Однажды я уронил свою музыкальную запись. К тому времени я уже знал ноты, но продолжал пользоваться своей системой записи, как и сейчас.
