Я посмотрела на часы. Уже не слишком рано для звонка.
— Что ей сказать? — спросила я у Геркулеса.
Но он занялся умыванием и ничего не посоветовал. Я вспомнила отца.
«Когда всё остальное не годится, Кэти, — любил говорить он, — просто скажи правду».
Я не раздумывая пошла в гостиную и набрала телефонный номер. Фиби Майклз ответила после четвёртого гудка.
— Доктор Майклз, я Кэтлин Поулсон. Прошу прощения, что беспокою вас утром в воскресенье, но я надеюсь поговорить с вами о Грегоре Истоне. Вы знаете его как Дугласа Уильямса.
— Вы приятельница доктора Тремейн, — сказала она.
Я мысленно сказала спасибо Лизе.
— Да. Вам известно, что мистер Истон мёртв?
— Да, — сказала доктор Майклз. — Это вы его убили? Если так, это не значит, что я не стану с вами разговаривать. Просто хотела бы знать.
— Нет, не убивала. Вообще-то, полиция пока не сказала, как он умер.
— Но не думаю, что естественной смертью.
Голос у неё был низкий и хрипловатый.
Я села на пуфик.
— Я не знаю. Я библиотекарь в Мейвилл-Хайтс, в Миннесоте. Мистер Истон был в моей библиотеке в ночь смерти, и это я нашла его тело в театре Стрэттон следующим утром.
— А, значит, вы подозреваемая, — сказала она.
— Похоже, что так. А то, что я здесь всего несколько месяцев, только ухудшает дело.
— Значит, вы хотите, чтобы я помогла вам, мисс Поулсон?
— Для начала, пожалуйста, зовите меня Кэтлин.
— Хорошо, Кэтлин, если вы будете называть меня Фиби. Доктор Майклз я только для своих студентов и для напыщенных коллег.
Я улыбнулась — она всё больше мне нравилась.
— Вы учились музыке в Оберлинской консерватории вместе с Грегором Истоном, который тогда был известен как Дуглас Уильямс.
— Училась.
— И каким он был?
— Симпатичный, обаятельный, циник, манипулятор. Не особенно талантливый.
— Ходили слухи, что он как-то жульничал со своими композициями.
— О, думаю, это были не просто слухи. Мне кажется, это правда.
— Почему? — я вытянула перед собой ноги.
— У него не было способностей, таланта композитора. Потом он внезапно стал нереально хорош. Он уверял, что просто страдал тревожностью.
— Вы ему не верили?
Я услышала короткий ироничный смешок.
— Не верила, — решительно сказала она. — Даг — Истон — был самоуверен до наглости. Но музыка, что он начал выдавать за свою, была сложной, насыщенной чувствами, вдохновенной. Он ничем таким не владел. Не знаю, откуда она бралась, но уверена — он её не писал.
— Истон ушёл через год, — сказала я, пытаясь подвести её к вопросу о фотографиях. Этого не понадобилось.
