Вера решительно сняла трубку и позвонила Николаю на работу. Телефон этот она знала давно, но ни разу им не воспользовалась — повода не было, а навязываться с пустяками не хотелось.
— Здравствуйте, — быстро заговорила женщина, как только Воронцов поднял трубку, — вы меня не знаете… Вернее, знаете… В общем — это Вера.
— Вы не туда попали, — буркнул Николай.
— Подождите. Вы — Николай Воронцов?
— Да.
— А я Вера. Я у вас убираю, — сказала она, расстроенная тем, что он даже не запомнил ее имени.
— А-а-а, — протянул Николай. — Вера. Помню. Конечно. Что-то случилось?
«Вера. Помню. Конечно». Ей стало настолько хорошо от этих слов, что она чуть не позабыла, зачем позвонила.
— Случилось. Меня выгнали.
— Как? — не понял он. — Кто?
— Девушка, — у Веры затеплилась надежда, что сейчас все разрешится. — Там, у вас…
— Ах да. Я и забыл ее предупредить. Недоразумение.
— Она сказала, чтобы я не приходила никогда.
— Почему — никогда?
— Потому что она сама все будет делать.
Николай хмыкнул и замолчал. Вера забеспокоилась.
— Она вела себя со мной очень грубо. Даже странно…
— Лия? Грубо?! Да что вы! Она совершенно безобидное существо. К тому же — весьма несчастное…
— Вы меня извините, но несчастной ее никак не назовешь!
— Подождите, Вера. Мы ведем довольно странный разговор. Лия поживет немного и уедет. Я тогда вам позвоню, и все будет как прежде. Договорились?
— Договорились.
— Вот и чудненько.
Вера бросила трубку и чуть не до крови закусила губу.
16 декабря 2000 года
Павел Антонович снова водил ручкой по листу. День перешел в ночь, ночь растворялась в утренних лучах. Он из последних сил бодрился, чтобы не уснуть. Тянуть больше нельзя. Проблема, мучившая его с того самого дня, как он узнал о своей смертельной болезни, должна была разрешиться сегодня. Тянуть больше нельзя, откладывать некуда.
В памяти своей он подбирался к тому моменту, когда в его жизни наступили крупные перемены.
Синицын блаженствовал в своем южном раю вплоть до самой смерти бессмертного партийного вождя. После Брежнева во власти началась чехарда, в умах усилилось брожение. Страна — а вернее, система — готова была ухнуть в водоворот анархии и всех, кто вчера еще был наверху, утащить на самое дно. На личном фронте к тому времени у Павла Антоновича образовалась одна цаца — Анжела Саркисян. И не первой молодости была — дочери девятнадцать, и не то чтобы красавица, а оторваться от нее у Синицына сил не было. Как пес ходил за ней по пятам, пока не подпустила, а потом, как пес, готов был делать по ее команде все, что ей заблагорассудится. Одним словом, околдовала она его чарами, прежде ему неведомыми. Все готов был к ее ногам бросить, только до поры до времени она ничего не просила. Совсем ничего.
