* * *
Дилемма торчка № 64
— Марк! Марк! Открой дверь! Я же знаю, что ты дома. Я же знаю.
Это моя мама. Давненько я её не видел. Я лежу в нескольких футах от двери, ведущей в узкий коридор, который кончается ещё одной дверью, а за ней стоит моя мама.
— Марк! Пожалуйста, сыночек, открой дверь! Это. твоя мама, Марк! Открой дверь!
Похоже, что моя мама плачет: последнее слово звучит как «две-е-е-рь». Я люблю мою маму, люблю её очень сильно, но мне трудно подобрать слова, чтобы выразить это чувство, и поэтому трудно, вернее — почти невозможно, сказать ей об этом. Но я все равно люблю ее. Настолько люблю, что не хочу, чтобы у неё был такой сын, как я. Я хочу, чтобы она подыскала мне замену. Я хочу этого, потому что сомневаюсь, что когда-нибудь стану другим.
Я не могу подойти к двери. Ни за что на свете. Вместо этого я решаю сварить ещё один дозняк. Мои болевые центры говорят мне, что уже пора.
Уже. Боже, жить становится все труднее день ото дня!
В ширево добавляют слишком много всякого дерьма. Это видно по тому, как оно очень плохо растворяется. Какой все же гондон этот Сикер!
Надо время от времени заглядывать к старикам. Вот выйду и первым делом загляну к ним — разумеется, после того как доберусь до Сикера.
Ёбаный в рот.
А мы-то всего лишь зашли пропустить по рюмке. Совсем психом стал.
— Ты видел. Вконец ебнулся, — говорит Томми.
— Да забей ты на это болт, чувак. Не ввязывайся. Ты же не знаешь их дела, — говорю я ему.
Но я тоже это видел. Ясно как божий день. Он её ударил. Не залепил пощечину или что-нибудь в этом роде — врезал изо всей силы. Жуткое зрелище.
Я рад, что рядом с ними сидел Томми, а не я.
— Потому что я тебе, бля, сказал! Вот, бля, почему! — Парень снова орёт на девушку, но никому до этого и дела нет. Здоровенный детина за стойкой бара со светлыми волосами, завитыми «штопором», оборачивается и улыбается, а затем продолжает наблюдать за поединком в дартс. А из парней, играющих в дартс, никто даже не оборачивается.
— Тебе ещё? — Я показываю на практически пустой стакан.
— Да.
Как только я добираюсь до стойки, все начинается снова. Я слышу это, как, впрочем, бармен и детина с волосами, завитыми «штопором».
— Ну давай, валяй, сделай это ещё раз! — поддразнивает она его.
Она говорит словно привидение — громко и визгливо, но губы при этом не двигаются. Догадаться, что это её голос, можно только потому, что звук доносится именно оттуда. Блядский паб почти пуст. Мы могли с таким же успехом зайти в любое другое место. А зашли сюда.
