Десятью минутами позже я уже возлежал на широкой кровати, установленной рядом с кроватью, которую занимал мертвенно бледный Маршэм Красвелл. Стив низко склонился у его изголовья, прилаживая над головой больного писателя круглый колпак из хромированной стали, очень похожий по форме на те, что применяются для сушки волос в парикмахерских. Аналогичные приготовления произвел надо мною его ассистент.
От этих колпаков тянулись провода к поворотным кронштейнам над нашими головами и еще дальше — к снабженной колесами машине, которая выглядела так, будто сошла с рекламного проспекта окутанного дымкой загадочности раздела науки Всемирной выставки двухтысячного года.
Меня прямо-таки распирали многочисленный вопросы, но те, которые мне удалось каким-то образом высказать, казались совершенно неуместными и даже бессмысленными.
— Что мне говорить этому воображаемому его герою? «Доброе утро! С какими сегодня затруднениями вы столкнулись?» Представиться мне или нет?
— Только скажи, что тебя зовут Пит Парнелл, а дальше придется импровизировать, играть роль, как говорят, с чистого листа, — сказал Стив. — Ты сам поймешь, что я имею в виду, когда очутишься там.
Хорошенькое дело — где это «там» я должен очутиться? Меня вдруг поразила до глубины души сама мысль о путешествии в святая святых душевнобольного человека. От этого желудок мой сократился до размеров боксерской перчатки.
— А как надлежит одеться, готовясь к подобному визиту? В вечерний парадный костюм? — спросил я.
Во всяком случае, как мне кажется, я именно так выразился. Но голос мой даже мне самому показался каким-то совсем чужим.
— Одевайся как тебе вздумается.
— Ха-ха! И откуда мне знать, когда настанет пора закруглять свое присутствие на этом незваном ужине?
Стив обошел обе кровати и теперь склонился надо мною.
— Если тебе не удастся высвободить Красвелла из этого состояния в течение часа, я выключу подачу электрического тока.
Он отошел на несколько шагов и стал рядом с машиной.
— Приятных сновидений.
Я только тягостно застонал.
Было очень жарко. Как будто два знойных лета в самом разгаре слились воедино. Это два солнца сошлись на одном небосводе, оба кроваво-красные, и оба ничем не прикрытые на бронзовом небе. И все же ногам, казалось, могло бы быть прохладнее — по земле стелился мягкий зеленый дерн, покрытая им совершенно плоская равнина простиралась до самого горизонта. Но в первую же минуту стало ясно, что это не трава. Пыль. Обжигаемая пыль зеленоватого оттенка.
