— Стоять! Скотина сивая, тпру, тпру! — прервал мысли голос Якова.
Сосредоточенно дергая поводья, он парковал пролетку на знакомой улочке. Ничем не выдающейся ни на первый, ни на второй взгляд: обшарпанная штукатурка стен, тусклые, с осени не мытые окна, недавно подновленная брусчатка мостовой. Дежурно свисающий вдоль водосточной трубы стяг "Ленин с нами". Только пешеходы не спешат вдаль по своим делам, а все больше неторопливо толкутся вокруг угловой трехэтажки, то собираясь в небольшие кучки на несколько человек, то опять распадаясь на отдельных "случайных прохожих".
Стоило мне соскочить с подножки, как навстречу устремился толстый старик в высоком старокупеческом картузе и кожаной куртке, туго охватывающей объемистый живот.
— Кирпич хороший! Добротный кирпичик! Теперя такого не делают… Кирпич хороший! — громко бормотал он как будто сам себе, потряхивая мясистыми, разрисованными сеткой красных жилок щеками.
Не иначе принял меня за партийного. Почему нет? Лицо чистое, можно сказать холеное. Роскошный костюм скрыт строгим плащом, туфли – калошами, эдакий достаток молодого выдвиженца. Зачем такому картошка? Зато стройматериалы от снесенной церквушки – пожалуйста. На дачке печку сложить, перегородочку от докучливых соседей возвести, а то и по служебной надобности – покуда не перевелись энтузиасты, готовые тянуть планы пятилетки за свой личный счет.
С улыбкой помотал головой: "не требуется". Не сомневаюсь, Блюмкин справлялся куда лучше, в подобной суете он чувствует себя как рыба в воде. Да только пролетка с пассажирами, но без извозчика, смотрится по местным понятиям подозрительно. Пустая, вне специально отведенной площадки, так вообще серьезное нарушение правил, примерно как проскочить на красный в XX веке. Нам лишние придирки не нужны.
Тем временем вслед первому торопится следующий предприниматель. Черное пальто до пят, окладистая борода, солидное брюшко, не иначе бывший поп… Глаза светлые, грустные и возвышенные, да только за пазухой – бутыль! Длинное и тонкое горлышко призывно торчит из-под полы. Тут и слов не надо, всякому ясно – самогон. Отвернулся с брезгливым небрежением, только мельком приметил недоумение на лице бутлегера: "Как же так?!"
Стакан со свернутым в трубочку листом белой бумаги в руках полногрудой девахи скребанул ностальгией.
— Почем молочко, моя красивая? — спросил я продавщицу, не устраивая спектакля с намеками.
— Токмо за купоны трестовые, талоны али бонементы,
