Самолет был новым, и в нем все еще стоял запах свежей пластмассы. Это меня отчасти успокоило – новые самолеты должны быть надежнее, подумал тогда я. Потом поймал себя на мысли, что боюсь я вовсе не самолета, а того, что другие увидят мой страх, мои коллеги. Но их рядом не было, и страх сразу же ушел. На других мне было плевать. Особенно на японца. Он казался мне каким-то уж слишком тщедушным.
– Привет, как жизнь? – зачем-то спросил я его, понимая, что он не ответит. На это японец улыбнулся и ничего не сказал. Так я и думал.
Мы взлетели и быстро набрали высоту. Японец взял подушку, облокотился на стекло и положил свои ноги на сиденье между нами. Через несколько минут он заснул. Пакетик для рвоты все еще был в его правой руке непонятно зачем. Через проход от меня сидел взрослый мужчина, лет пятидесяти, довольно крупного телосложения. Он почему-то сразу стал ассоциироваться у меня с моряком. Его серый вязаный свитер и седые виски создавали образ брутального человека. В кармане кресла перед ним лежала бутылка коньяка. Видимо, он планировал выпить в полете. Может быть, тоже боялся чего-то своего, а может, просто хотел расслабиться. Сбоку от меня сидела девушка, довольно некрасивая, но чувствительная – от каждой встряски самолета ее дыхание как будто замирало, после чего она пыталась резко продышаться. Рядом с ней сидел парень с несуразной бородой. При этом он был лысым. В целом его образ не внушал ничего, кроме отвращения. Он искал способы заговорить с чувствительной девушкой, всячески ухаживал за ней, но в конечном счете не был ею оценен по достоинству. Понял это и прекратил свои попытки. Через час нас накормили, и весь самолет стал потихоньку засыпать. Я тоже задремал.
Проснулся я оттого, что услышал всхлипывания японца – самолет довольно сильно трясло. Японец, видимо, сильно боялся. Сбоку от меня раздавались голоса:
– Вы не бойтесь, самолет – это самое надежное средство передвижения. Даже надежнее поезда, – говорил бородач своей спутнице, осторожно беря ее за руку.
– Мне всегда так страшно на них летать, я с детства боюсь, – отодвигалась от него девушка.
– Но я же тут рядом с вами, вы, главное, не бойтесь, доверьтесь мне.
– Ну, я даже не знаю. Ой… – Тут самолет подбросило. – Мамочки, как же страшно!
– Вот бл***, – вдруг вырвалось у моряка, – что за х*** происходит. Трясет так, что мама не горюй. – И он открыл свою бутылку коньяка.
Прошло три часа, и мы потихоньку стали снижаться. Нам сказали, что в Риме наводнение. Или мы это уже поняли. Не помню. Но за окнами не было видно ничего – только темно-серая пелена и несколько капель на стекле. Я все ждал, когда мы пролетим облака или этот серый туман, но этого не происходило. Так прошло минут пятнадцать, и, по моим расчетам, мы должны были уже приближаться к взлетной полосе и видеть хоть что-нибудь там, внизу. Но мы ничего не видели – за окном все было так же, как и раньше. Еще самолет трясло. Не так чтобы сильно, но все равно страшно. Особенно неприятными были движения по сторонам. В хвосте это особенно чувствовалось. Нас носило то вправо, то влево. Сзади от меня, пристегнутая к своему креслу, сидела стюардесса. Ее симпатичное лицо было немного бледным, что меня насторожило.
