Мы собрались в гостинице воскресным утром, назначенным для отъезда Джорджа и Хэнка. Я обратила внимание, что Эдвин выше Джорджа, красивее и, благодарение Богу, спокойнее Джорджа. Хотя у обоих схожие темные волосы и глаза и похожие, чисто выбритые, хорошо очерченные подбородки. Джордж был строен, как ракитовый прут, и так же гибок, Эдвин выглядел более крепким и солидным.
Мерри выставила нас всех за дверь, напутствовав меня:
— Удостоверьтесь, что наш Джордж сядет на нужный поезд.
В экипаже по дороге на Большой центральный вокзал Джордж трещал без умолку. На перроне царила суета, поскольку это был специальный состав назначением на Всемирную выставку в честь Колумба. Под натянутой вывеской наяривал оркестрик из четырех музыкантов, тут же сновали мальчишки с рекламными щитами на спине и груди, возвещающими о различных экспонатах, гостиницах и ресторанах. Хэнк невозмутимо стоял, записывая эти сведения, в то время как Джордж метался взад-вперед по перрону, подобно терьеру на поводке, пока кондуктор не открыл двери.
— Полагаю, вам не обойтись без приключений, — безмятежно заметила я Хэнку.
— С приключениями сталкиваешься, когда путешествуешь в одиночестве. С компаньоном испытываешь только комфорт.
Перед тем как подняться в вагон, Джордж выкинул несколько танцевальных коленцев — тело расслаблено, руки в боки, голова вихляется.
— Мой братец уникум, — окинул его снисходительным взглядом Эдвин.
— Он всегда такой?
— Всегда. Наша мама называла его Джордж-шутник. От этого он вел себя еще глупее.
— А как она называла вас?
— Эдвин-наставник, — пробормотал он смущенно.
Устроившись в вагоне, Джордж открыл окно и кричал, размахивая шляпой, пока состав выезжал со станции.
— Осмотри все. Узнай все, что можно, — крикнул ему вслед Эдвин.
— Ага, истинный Наставник, — поддразнила я и увидела, что его щеки покраснели.
Я проследила взглядом, как голова и размахивающая рука Джорджа становились все меньше и наконец растаяли вдали. Блестящие рельсы слились в одну линию за поездом, указывая путь к красотам и достижениям, превосходящим все мое воображение, включая наши витражи, отправленные месяцем позже. Чтобы описать мое состояние, подходило единственное слово — «обездоленная».
Однако же рядом со мной, подобно статуе, возвышался Эдвин. Островок нашего молчания обтекала подвижная шумная толпа. Я бы предпочла остаться наедине со своим гнетущим настроением, но Эдвин жестом пригласил меня проследовать вместе с ним в здание.
