Впрочем, без уважения какая может быть любовь? Только жалость.
А через жалость переступить легче. Когда знаешь, что так нужно. Все равно как сорвать присохший бинт — зажмуриться и рвануть.
Не давая себе возможности вдуматься, она набрала привычный номер и самым нежным и заботливым голосом проговорила, что, к сожалению, она больше не может продолжать их близкие отношения, но дружить с ним, помогать ему она по-прежнему готова. Хотела, не слушая ответа, повесить трубку, но подумала, что это будет слишком уж жестоко.
Он молчал так долго, что она забеспокоилась:
— Алло, ты меня слышишь?..
— Слышу, не глухой.
Для маркиза не очень изысканно… Но голос вроде бы трезвый.
— Ну, тогда до свидания. Ты сам поймешь, что так будет лучше. Не нужно будет врать, прятаться. А дружить мы сможем по-прежнему. Я иногда смогу прибирать у тебя, готовить…
— Мне подачек не надо. Нужно уметь уходить красиво.
Ну и ладно. Авось как-нибудь утрясется, но обманывать Савика у нее больше нет сил. И желания. Эти страшные дни ей открыли, что для нее в мире нет ничего дороже папочки, Димки и Савика. А Лаэрт в эту троицу не входит. Уж извините, Боливару не вывезти четверых. И теперь что-то такое изображать для нее стало не просто обманом — святотатством, хоть Савик и против таких слов. Ну и пусть, он сам себя не знает. Они же с Фрейдом учат, что человек не знает своего подсознания, вот и Савик тоже не знает. А в подсознании он такой же верующий, как и папочка. А то еще и покруче. Совсем не терпит сомнений, должен обязательно пригвоздить, не в ту, так в другую сторону. Папочка говорит, что люди с сильной волей не могут быть сильными мыслителями, потому что истина постоянно требует уступать, а Савик уступать ох не любит. Ребенок, ребенок…
На душе было нехорошо, как бывает всякий раз, когда проходишь мимо одинокого старика или старухи, но говоришь себе, что помочь им можешь только ценой своей жизни. Притом и ее хватит ненадолго, а им почти ничего не даст. Хочешь жить — умей отворачиваться и забывать. И она понемногу забудет, то есть привыкнет, надо только навалить на себя побольше дел.
Она уложила банки в тряпочную сумку поверх мобильника, с которым теперь не расставалась, вышла на лестницу, заперла дверь, стараясь поменьше тревожить банки, и начала осторожно спускаться, прислушиваясь к их побрякиваниям. Для кого этой одинокой кошатнице столько банок, варенье в них закручивать или огурцы? Именно потому, что она такая противная, ей и хочется помогать: кому она еще нужна?..
