Вот и ее теперь не одурачить!
И все-таки она едва не выдавила стекло, чтобы со своего второго этажа получше разглядеть Лаэртову жену (она еще заочно окрестила ее Офелией), когда они с Лаэртом корячились с вываленным из багажника такси мешком: как позже выяснилось, Офелия намеревалась питать свое семейство экологически чистым проросшим овсом. И ее обдало счастьем, когда Офелия оказалась востроносенькой мышкой в подростковых джинсиках, стриженной ежиком, зачем-то наслюнявившей себе висюльки на висках вроде бакенбардиков. Офелия в джинсиках и Лаэрт в трениках и шлепанцах пытались взвалить мешок Лаэрту на спину, и с десятой попытки им это удалось, но у Лаэрта после двух шагов подкосились тоненькие ножки, и если бы он не сронил мешок себе на пятки, то наверняка был бы им придавлен. Лишь в этот миг злорадство ее иссякло, и она вспомнила, что сегодня еще и не работает лифт.
— Савик, помоги моему утонченному однокашнику, — все-таки не сдержав ликования, попросила она и через минуту с торжеством наблюдала, как широкая спина ее Ломоносова в любимой его хламиде навыпуск наклонилась поперек мешка, в одиночку вскинула его через голову и засеменила к подъезду, а Лаэрт со своей Офелией суетились вокруг, пытаясь изобразить какую-то помощь.
Только после этого она почувствовала, что Лаэрт прощен.
Но от прощения до сочувствия путь был еще очень долгий. Еще Офелия должна была многократно и надолго задерживаться в каких-то экологических колониях, сливающихся с природой, чтобы она наконец решилась время от времени, а потом все чаще заносить Лаэрту с Никитой бидончик с супом. Даже когда Офелия окончательно переселилась на оставленную главным атеистом карельскую дачу, она не решалась обсуждать с Лаэртом его жену. И только когда пьяненький Лаэрт, криво усмехаясь, поведал, что Офелия благородно призналась ему в сожительстве с дачным соседом, тоже покинувшим суету городов и потоки машин, но у него, у Лаэрта, как уверяла супруга, нет поводов для ревности, поскольку Офелия занималась этим исключительно для здоровья, — только тогда она наконец взорвалась:
— Где ты откопал такую тварь?! Это животное?!.
Она совсем забыла, что Савик как раз и учил брать пример с животных: не относиться патетически к тому, что потерлись две слизистые оболочки. И Лаэрт тоже старался понизить пафос своей истории застывшей кривой улыбкой. Он мог не спешить, потому что Никита к тому времени превратился в худого подростка с вызывающим и мстительным прищуром, учился на колы и двойки и дома бывал редко, и даже ночевал далеко не всегда.
