Что еще? Язык я понимаю, следовательно, в теле сохранилась память, и не только телесная. Непонятно, как такое может быть? Ладно, спишем на ритуал. Странно, почему я больше ничего не помню о своем «реципиенте»? Или воспоминания придут потом? Скорее всего, да и колдун говорил о чем-то похожем.
Безумно хотелось двигаться, а еще меня начала мучить жажда. Это было жутко, ощущать себя слепой и безгласной пленницей в темнице тела. Боль постепенно стихала, хоть и оставалась сильной — не резкой, как будто рвутся все жилы, а тупой, словно на меня навалили кучу камней. Не знаю, сколько прошло времени, пока я вдруг не поняла, что могу открыть глаза.
Веки поднимались тяжело. Глаза болели, как будто в них насыпали песка, картинка плыла. Несколько раз моргнув, постаралась сфокусировать зрение. Наконец застилавшая его пелена рассеялась, и я принялась осматривать место своего заточения.
Откровенно говоря, я ожидала увидеть что-то вроде тюремной камеры, этакую небольшую каморку с решетками на окнах и соломой, брошенной на пол. Впрочем, тут я ошиблась — если бы не некоторые детали, это помещение вполне можно было бы принять за обычную комнату. Правда, комнату для аскета.
Окна, забранного решеткой, не было. Его вообще не было, никакого — видимо, мы либо находились под землей, либо пленникам окон здесь не положено. Довольно просторно, хотя и мрачно: темный камень стен, полов и потолка, тяжелый даже на вид грубо сколоченный деревянный стол, что-то вроде кресла из того же дерева. Лежанка у стены, похоже, была каменной. Судя по всему, я лежала на такой же — особо не было видно, повернуть голову я по-прежнему не могла. Чего-либо похожего на санузел я не увидела, хотя кто его знает, как у них тут все устроено. Мой сокамерник сидел в кресле, опустив голову на скрещенные на столе руки. Единственный источник света — тусклый шар на подставке — стоял на столе, не в состоянии разогнать тьму по углам комнаты. Словом, картина безысходности. На столе рядом с шаром увидела кувшин и поняла, что больше не выдержу — жажда уже мешала думать. Попыталась что-то произнести — безуспешно, губы все еще не слушались. Собрала все силы и застонала.
Никогда не видела, чтобы стон оказывал такое воздействие! Эрвейн очутился рядом со мной так быстро, словно телепортировался. Он склонился над моим — да, моим, плевать, чье оно было раньше — телом, и я увидела, как изумленно расширились его глаза:
— Эй, ты жив? Значит, колдун соврал? Или… Кто ты? Что ты помнишь?
