На площадке лестницы стоит девушка-почтальон и, улыбаясь, протягивает ему телеграмму.
«От Кати!» — решает Баклажанский.
Катя ушла, исчезла, но он все время думает о ней.
Он не вскрывает телеграмму.
— Скажите, — волнуясь, спрашивает он. — Телеграмма давно отправлена? На сколько она опоздала?
Девушка смеётся:
— Телеграммы не опаздывают. Теперь их пускают против вращения Земли, чтобы они обгоняли время.
Баклажанский благодарит и возвращается в квартиру.
— До свидания, Федор Павлович, — слышит он и вдруг понимает, что голос ему знаком. Конечно, это Катя! Он не узнал её. Она опять переменилась, она все время меняется.
Он выбегает на лестницу, но девушка ушла. Нет, не ушла — растаяла, исчезла. Он зовёт, кричит, заглядывает в пролёт лестницы — её нигде нет.
Он вскрывает телеграмму и читает:
«Баклажанскому Федору Павловичу
Приглашаем вас сегодня в два часа дня на осмотр и обсуждение скульптурной композиции Баклажанского...»
Не успев дочитать адреса и даты, Баклажанский оказывается на широком проспекте раньше, чем успевает сообразить, как он туда попал.
Этот проспект кажется ему одновременно и чужим и знакомым. Он похож на ту его старую улицу, как сын бывает похож на мать, — что-то общее угадывается в чертах, но он моложе, хотя он уже и перерос её.
Вдруг в перспективе улицы он отчётливо видит Катю. Ему кажется, что впереди мелькают её пепельные волосы, и он бежит за ней, но никак не может догнать. Он толкает прохожих, и они удивлённо и чуть укоризненно улыбаются.
Наконец он догоняет её, заглядывает ей в лицо, но девушка оказывается совсем не Катей.
Чтобы как-нибудь выйти из неловкого положения, смущённый Баклажанский задаёт первый попавшийся вопрос:
— Простите, вы не скажете, какое сегодня число?
— Пятнадцатое июля 2155 года, — улыбаясь, отвечает девушка. — Вас уже ждут, — вежливо добавляет она и показывает скульптору на дверь с золотой надписью: «Вход».
— Высшее художественное объединение дарований, — по привычке расшифровывает скульптор.
Мраморным эскалатором поднимается Баклажанский наверх, входит в дверь и видит заполненный пародом огромный зал, ярко освещённую эстраду и кафедру.
Выработанный ещё двести лет назад безусловный заседательский рефлекс действует мгновенно и автоматически. Повинуясь ему, Баклажанский уверенно входит в зал, не раздумывая идёт к президиуму и привычно поднимается на трибуну.
В этот момент к кафедре поворачивается председательствующий.
— Кто будет говорить первым? Ах, вы?! Очень приятно! — говорит он и, не дожидаясь ответа, восклицает: — Пригласите, пожалуйста, мраморных людей.
