— Вы не найдёте невесты, Федор Павлович, — засмеялась Катя, явно не относя намёк на свой счёт. — Наш век очень краток.
— Это неверно, —сказал Баклажанский. — Может быть, я смогу подарить века той женщине... — Он не сказал «вам», — которая ответит... или, вернее, которая сочтёт возможным...
— Я надеюсь, вы не меня имеете в виду? — лукаво прищурившись, спросила Катя.
Это был прямой вызов. Баклажанский посмотрел Кате в глаза и, вместо того чтобы сказать «да, вас», как это сделал бы прямодушный человек будущего, он бессвязно забормотал:
— Нет. Я вообще говорю... — Под испытующим взглядом Кати он окончательно терял остатки своей будущей смелости. — Я говорю абстрактно...
— Но вы ещё не нашли вашу Абстракцию?
— Это неважно! — краснея, ответил Баклажанский. — Может быть, я почти нашёл её. И если выяснится, что она, эта женщина, просто не любит меня, — горячо сказал Баклажанский,—тогда я...
— Я надеюсь, вы не покончите с собой? — не переставая улыбаться, перебила его Катя.
— Покончу! — сказал Баклажанский, с трудом сохраняя непринужденность.
Нет, не покончите! — засмеялась Катя. — Вы не имеете права самовольно прерывать единственную трехсотлетнюю жизнь. Это будет ненаучный и антиобщественный поступок.
— Катя, я говорю совершенно серьёзно, — хотел было вернуться к своей теме Баклажанский, но Катя вдруг посмотрела на него, и на лице её отразился ужас.
— Это ещё что такое? Когда вы успели оторвать пуговицу? Ну-ка, снимайте рубашку. Я вам сейчас пришью...
И все! Баклажанский был разоружён. В одной майке он уже не мог говорить о любви.
Катя быстро пришила пуговицу, откусила нитку и, возвращая рубашку Баклажанскому, сказала:
— Вот, надевайте. И прошу вас, Федор Павлович, следите теперь за собой. Ну, недолго, хотя бы лет двести, пока вы будете ещё молодым мужчиной...
И, сказав это, она быстро ушла. Поняла ли она окольное признание Баклажанского? Федор Павлович надеялся, что поняла. Она перевела разговор, но ведь она не обиделась. И это было уже великолепно! Нет, черт возьми, этот элексир Константинова положительно принёс ему счастье! И сколько бы лет или столетий ни лежали перед ним, Баклажанский был готов к будущему. Он входил в это будущее полным сил, творческого задора и почти любимым!
