Ни брат Бод, ни Марго на это не жаловались, хотя после его появления — а его прозвали «крикливый монах» — все в заведении пошло не так, как прежде, и постоянные клиенты один за другим перестали заглядывать сюда. Антуан отказывался его обслуживать. И хотя брат Бод носил длинную рясу ордена кармелитов, поведением своим он ничуть не напоминал монахов, ему не свойственны были ханжеские и лицемерные повадки, позволявшие им, по крайней мере, внешне создавать видимость благочестия. Он вовсю божился и богохульствовал, сам лазил в подвал и приставал к Марго, когда его донимало желание; он бы и подол ей задрал, если бы не Антуан, который неизменно крутился рядом и мешал ему добиться своего.
— Эй, приятель! — кричал ему в таких случаях монах. — Отвали! Ты мне все удовольствие портишь!
А Марго смеялась и через некоторое время отсылала брата Бода, прося его проследить, чтобы Франсуа не слишком много пил.
— Он очень быстро напивается, — говорила она монаху, — а от пьяного от него какая мне радость?
— Неужто? — отвечал он. — Так я могу его заменить.
— Ты — это совсем не то, — осаживала его Марго. — : Ладно, ступай.
— Значит, до ночи?
— До смерти твоей не видеть бы тебя, — пробурчал Антуан, закашлялся и, отхаркнувшись, бросил свою обычную шутку: — Смотри-ка ты, сало выходит…
Вся беда была в том, что брат Бод, объявивший Франсуа своим учителем, обрел над ним какую-то непонятную, власть и таскал его по кабакам, где веселились непотребные девки и клирики. Стоило там открыть дверь, и в нос тотчас шибал густой дух, а в уши веселые крики и пение неслаженного хора гуляк. Они возбуждающе действовали на Франсуа, и он тут же присоединял к хору свой голос, а уж брат Бод, который никогда не упускал возможности попеть, ревел во всю глотку:
Хлебнем винца,
И наши воспоют сердца:
Аллилуйя!
То была застольная песня питух; пелась она заунывно и протяжно и казалась нескончаемой, но конец все-таки наступал, и все поющие вставали, поднимали кружки и ликующе орали охрипшими голосами:
Благословен, кто вволю пьет,
Кто досыта и сладко жрет
[20].
— Аллилуйя! — возглашал брат Бод.
Но вот от денег, полученных от Марго, у Франсуа осталось всего несколько экю, а вскоре и они, точно по волшебству, улетучились. Напрасно поэт шарил у себя под кроватью. К своему великому разочарованию, он не обнаружил там ни гроша.
— Как! — изумился он. — Уже кончились?
— Да, — подтвердил Ренье, — башли, что получаешь от женщин, легко приходят и легко уходят.
