— Познакомьтесь, — Давид Меланжио, — произнес д’Амор.
Меланжио недавно исполнилось сорок лет, но его гладкий лоб не бороздило ни единой морщины, а глаза были доверчивыми, как у ребенка. Кожа отсвечивала влажной бледностью, словно бы Меланжио только что выкопали из земли. Д’Амор одел его в модный, переливающийся всеми цветами радуги плащ, вытканный железистыми нитями, но эффект получился совершенно гротескный: утонченный наряд в сочетании с детской невинностью.
«Невинность — это не то, на что купится публика, — пронеслось в голове у Чока. — Но невинность плюс что-нибудь еще…»
— Доброе утро, Давид, — произнес Чок и нажал несколько кнопок на панели компьютера в правом подлокотнике. — Как ты себя чувствуешь?
— Вчера вечером шел снег. Я люблю снег.
— Скоро он весь растает.
— Я хотел бы поиграть в снегу, — ответил тот мечтательно.
— Ты продрог бы до костей, — сказал Чок. — Давид, какой день был пятнадцатое февраля две тысячи второго года?
— Пятница.
— Двадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого?
— Суббота.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю и все, — просто ответил Меланжио.
— Тринадцатый президент Соединенных Штатов?
— Филлмор.
— Что делает президент?
— Живет в Белом Доме.
— Да, я знаю, — терпеливо произнес Чок. — Но какие. у него обязанности?
— Жить в Белом Доме. Иногда его выпускают оттуда.
— Каким днем недели было двадцатое ноября тысяча восемьсот девяносто первого года?
— Пятница. — (Моментально.)
— В какие месяцы одна тысяча восемьсот одиннадцатого года пятое число попадало на понедельник?
— Только в августе.
— Когда в ближайший раз двадцать девятое февраля попадет на субботу?
— Ну, это просто, — хихикнул Меланжио. — Двадцать девятое февраля бывает только раз в четыре года, так что…
— Хорошо-хорошо. Теперь объясни мне, что такое високосный год, — сказал Чок.
Тишина.
— Давид, ты не знаешь, откуда берется лишний день?
— Сэр, — вступи д’Амор, — он может выдать вам любую дату за последние девять тысяч лет, начиная с года первого, но он не может ничего объяснить. Спросите о погоде.
— Давид, — дрогнули тонкие губы Чока, — расскажи мне о четырнадцатом августа две тысячи тридцать первого года.
— Утром было прохладно, — зазвучал высокий, с присвистом голос, — к двумя часа дня температура на восточном побережьи поднялась до ста трех градусов по Фаренгейту. К семи часам вечера температура опустилась до восьмидесяти двух градусов и до полуночи больше не менялось. Потом пошел дождь.
— А где ты был в тот день? — спросил Чок.
