Стокгольм delete | страница 31
Она нажала на кнопку. Громкоговоритель сначала зашипел, потом послышался надтреснутый голос:
– Я не понял – кто вы?
– Я звонила вам со входа. Я должна встретиться со своим клиентом.
– Удостоверение личности?
Она выудила из бумажника права и прижала к стеклу.
– Кто вас прислал?
– Никто. Меня заявили как частного адвоката.
– Частного?
– Да. Инспектор Юхан Кулльман должен был вам сообщить.
– Вот оно что… – пробормотал вахтер и уставился на дисплей компьютера. Нажал несколько клавиш. – Вот оно что… частный адвокат…
Отсюда из-за стекла была видна черно-белая шахматная доска экранов с камер наблюдения. Лифты, переходы.
Скоро она увидит человека, подозреваемого в убийстве другого человека.
Помещение напоминало больницу. Это и есть больница, только здесь почему-то пахнет по-другому и все двери заперты. Она передала пропуск еще одному вахтеру и в его сопровождении двинулась по коридору. Миновали еще три полутонные железные двери. Что будет со всей этой электроникой, если начнется пожар? И что будет с теми, кто сидит за этими дверьми?
Отделение номер шесть: больничное. На стене – старый плакат KRIS[10]. У входа ее встретила женщина по имени, если верить бейджику, Жанетт Никореску. Эмили так и не поняла, кто она – надзирательница, медсестра или врач.
В палате, где лежал ее клиент, окон не было. Полы и стены – выкрашенный в светло-зеленый цвет пластик. Трудно представить, что это помещение когда-то выглядело клинически свежим. Посередине – типичная больничная койка с множеством приспособлений и два стула. Плафон в металлической сетке на потолке. Невозможно ни повеситься, ни задушить кабелями охранника. А почему бы не задушить адвоката?
Что за абсурд – человек, лежащий перед ней, вряд ли способен на такие подвиги.
У парня никаких видимых повреждений, за исключением большого красного пятна на лбу. Лицо спокойное, глаза закрыты. Спит? Одна рука на одеяле, а на пальце прищепка, от которой идет тонкий проводок к монитору рядом с койкой. Измеряют насыщение крови кислородом. На экране то и дело выскакивают какие-то цифры и бежит пульсирующая змейка ЭКГ.
Эмили присела на стул.
– Он что, в коме?
– Не совсем… – сказала Жанетт. – Есть шкала комы, принятая на конгрессе в Глазго. От трех до пятнадцати. Тройка – самая тяжелая форма, при восьмерке все еще нужен респиратор, четырнадцатая фаза – пациент может самостоятельно передвигаться, но слегка дезориентирован. Что касается вашего подопечного… между одиннадцатой и двенадцатой.