— Это пройдет.
Но с приближением весны, по мере того как ростки тянулись к земной поверхности, а башня — к небу, камни стали петь чаще.
И в это самое время Джослин узнал о Роджере нечто новое. Он пристально следил за мастером, оценивая свое орудие, считал каждый его шаг по стремянкам, ждал того мгновения, когда орудие притупится и надо будет снова его наточить или покрепче загнать клин в рукоятку; и все-таки, сколько Джослин ни приглядывался, он ничего не мог рассмотреть под знакомой внешностью и привычными движениями Роджера. Но однажды он глядел вниз сквозь отверстие в своде, а Роджер в это время поднимался на башню; и Джослин с удивлением понял, что мастер боится высоты не меньше Рэчел. Он боялся, но преодолевал страх. Высота была неотделима от его работы, она была его жизнью, но она, видно, никогда не доставляла ему радости, как Джослину, он не знал ликования, от которого захватывает дух, когда под ногами только шаткая доска и уже не слышно пения камней, а доска дрожит и колеблется над пустотой. И теперь, поняв это, Джослин с состраданием смотрел, как Роджер поднимается наверх. Он двигался размеренно, неторопливо, без той небрежности, которой щеголяли иные из его помощников, и всегда смотрел прямо перед собой; Джослин видел все до самого пола, где над ямой стлался полумрак, и понимал, почему Роджер держится поближе к стене, а не посреди стремянки. Мелкий дождик, подхлестываемый ветром, окроплял непокрытую голову Джослина, но он стоял, поджидая Роджера, и, когда его голова и плечи поднялись над верхним настилом, Джослин явственно увидел, что они опутаны сетью.
— Отчего ты боишься, сын мой?
Мастер стоял перед ним, тяжело дыша. Он ухватился одной рукой за поручень.
— Они опять поют.
— Ну и что? Так было уже не раз, а потом все кончалось.
Джослин поднял голову и сквозь завесу дождя посмотрел вверх.
— Роджер, знаешь, о чем я думал? Крест… тот, что будет вон там, наверху…
— Да.
— Ведь он будет выше человеческого роста, верно? А на макете он такой крошечный, его мог бы носить на шее ребенок.
Мастер закрыл глаза и скрипнул зубами. Он застонал.
— Что с тобой, Роджер? Говори, я тебя слушаю.
Мастер посмотрел на Джослина, стоявшего перед ним на фоне неба, и пробормотал хрипло:
— Смилуйтесь.
— Опять?
— Преподобный отец…
— Ну?
— Я не могу больше…
Джослин улыбался, но теперь улыбка застыла у него на лице, как маска. Мастер протянул к нему свободную руку.
— Их ослепил блеск того, что вы… что мы…
