— Здравствуйте, Матас, — весело сказала женщина. — Уже кончилось? А мой Генрикас все еще там?
— Да-да, сейчас выйдет, — ответил Матас.
Вышедший из дома следом за Матасом Дорогин, увидев Степана, поманил его рукой и сам пошел навстречу.
— Ты насчет подвод? Иди к секретарю, он знает.
В эту минуту на крыльце показался рыжеволосый человек с веснушчатым лицом и такими крупными зубами, что, казалось, они плохо умещались во рту.
— О, — сказал лесничий, — сам рыжий! — И, весь подавшись вперед, стал внимательно смотреть.
Генрикас быстро сбежал по ступенькам, нетерпеливо просунулся плечом между Матасом и своими мальчиками и, легонько подталкивая их сзади, повел к выходу со двора.
Его миловидная жена, растерянно улыбнувшись Матасу, заспешила следом за мужем и мальчиками.
— А рыжий чего-то не в себе! — с видимым удовольствием во всеуслышание объявил результаты своих наблюдений старый Казенас.
— Зол! А вроде не смирился! — с сомнением заметил его сын.
Старый лесничий, некоторое время внимательно понаблюдав за Матасом, которого обступили дожидавшиеся приезжие крестьяне, опять определил вслух:
— Нет, одолел он рыжего. Или одолел, или одолевает. Рыжий-то чуть зубами не скрежетал, а Матас, гляди, покойно так беседует с мужиками. С удовольствием.
— Увидим, — сказал долговязый крестьянин. — А вообще — дело на то похоже… А? — И вопросительно повернулся к своей черноглазой жене.
— Похоже, крепкий он… — кивнула жена. — Председатель-то!
Продолжая разговаривать с обступившими его людьми, Матас пробрался к навесу, взнуздал и вывел из-под него запряженную лошадь, влез в заскрипевший гибкими рессорами шарабан и, поджидая, пока подойдет и сядет Дорогин, снял шапку, прощаясь со всеми во дворе.
Через минуту они уже выехали из ворот, и шарабанчик затрясся и задребезжал на булыжном шоссе. Некоторое время ехали молча, пока не свернули на грунтовую дорогу. Шарабан сразу точно поплыл по мягкой пыли. Прекратился шум колес и цоканье копыт. Теперь можно было разговаривать, не напрягая голоса.
— Занозистый тип у тебя этот рыжий, — сказал Дорогин.
— Да нет, — как-то грустно отозвался Матас. — Он неплохой… Зарвался с этим домом, вовремя не уступил, а потом, знаешь, как это бывает, затянул дело, а чем дольше человек ошибается, тем труднее признаться в ошибке, происходит воспаление самолюбия, и делается он дурак дураком, а то и похуже.
— На тебя он зол, однако, не на шутку. Жаловаться небось будет, что обидели сироту…
