По песку шуршат шаги, на спину падает холодная капля, я ежусь.
— У тебя лопатки красивые. Так и хочется капать постоянно, чтобы ты ими шевелила. Это гипнотизирует.
— Я вся красивая, — логично замечаю я. — Чем тебе еще пошевелить, для большей гипнотизации?
Смешок.
— Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас — не хочешь? Вода великолепная.
— Попозже, сейчас позагораю еще, — я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.
Вода здесь и в самом деле необычная — прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была — или мне кажется, что была — на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…
Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.
— Как насчет освежиться перед обедом?
Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…
Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…
* * *
Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку — зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп. Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…
— Оставь ее.
Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.
— В сторону… Дай мне.
Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.
