Афанасий, чтоб не вывалиться, запрятался поглубже и больше не выглядывал.
И только когда неожиданно замолк мотор и стало слышно, как свистит ветер, он высунул голову.
Где же это они?
Внизу лежала широченная река, таких он еще не видел. На берегу (ну и влопался же ты, Афанасий!) поднимался огромный, невиданный город, лежавший на островах, блестевший реками и каналами. Низкие, длинные бараки, дома с разноцветными крышами, песчаная земля. Строения разбегались по всему простору, как овцы из отары, жались к узким полоскам зелени. А посередине, прямо на берегу, поднималось к небу невиданное, похожее на пасхальный кулич с выкрутасами, диво! За сплошными зубчатыми стенами громоздились башни, маковки, купола. Сказка про царя Салтана, да и только! И дальше, куда ни глянь, над низким придавленным городом вставали церкви, колокольни, часовни. И тут же высоченный минарет с мусульманским полумесяцем. Ах ты батюшки, да что же это?
Глядеть на диво долго не пришлось, с земли встала в круговерти пыльная туча от ветра, закрыла все, по лицу Афони ударил мелкий песок. Когда он отплевывался, совсем близко под крылом стал виден красный, похожий на членистого дождевого червя, поезд из теплушек, мелькнул маслянистый, в клубах пара, паровоз. Открылось большое, окаймленное чахлыми деревцами поле, кладбище в крестах, земля накатилась. По полю, махая руками, бежали какие-то люди.
Аэроплан ударился о землю, прокатился некоторое расстояние и стал как вкопанный.
Люди чего-то кричали, подбегая. Афанасию показалось — злятся. От греха подальше, осел, притих, дожидаясь неведомого. Аэроплан качнуло, видно поручик выпрыгнул.
Афанасий услышал гогот, неясные слова, потом чей-то голос прозвучал внятно:
— А мы уже и ждать перестали! Думали, смеси не хватит! Мы, товарищ Щепкин, и не надеялись.
«Товарищ»? Это как же понять?
Афанасий тревожно заерзал. Но тут на него глянуло широкое красное лицо в рябинах, с седыми обгрызанными усами, здоровенным, рыхлым носом. Бритая голова, круглая, как арбуз, коричневая от загара, заблестела, задвигалась. Прямо на Афоню с интересом смотрели кругленькие, маленькие, тюленьи глазки. Человек пожмурился, словно не верил глазам, взял Афоню за шиворот и выдернул из кабины. Ручища у него была могучая, здоровенная, как сковорода, и цепкая.
Он поставил Афоню на землю и, поддерживая (ноги у того подламывались), сказал:
— Это что же за такая компрессия?
Человек шесть в кожанках, белых, линялых гимнастерках обернулись, уставились на Афоню. Поручик, сладко затягивавшийся папироской, помотал головой, словно избавляясь от видения.
