Привычно засветил каганец, поставил лавочку поближе. Корова колыхнула мягким коричневым боком, покосилась темным добрым глазом. Афоня взялся за тугие, шершавые соски, надавил с протягом. Цвиркнули в ведро первые струйки теплого молока.
Это же надо, вся станичка потешается над Афанасием: «Парень, а коров доит!» Сколько раз намекал папаше: «Женились бы снова, чего вдоветь! Была бы в доме молодая хозяйка, вот и доила бы». Так нет, не обженится… От жадности. Как же, будет жена, ей же платья покупай, корми… Ах, жизнь проклятая!
Мерно бились в ведро молочные струи. Афанасий, вздыхая, думал…
«Хорошо бы стать генералом! И первый приказ — запретительный! Чтоб ни один папаша по всей России не смел заставлять сыновей мужска пола коров доить! Вот бы батя взвился! Кто, мол, хозяин в дому? Кто ты есть такой, пащенок? А я есть Афанасий Дмитрич Панин — полный генерал! И вы мне не указ!»
Корова хлестнула хвостом по носу, оборвала мечтания.
Афоня перешел доить следующих, а было их четыре.
Когда он выгнал их за тесовые ворота, по улице, как по ущелью, текло на выгон стадо. Пастухи-старцы ехали троицей, за плечами, дулом вниз, винтовочки, на животах туго набиты патронташи. Казачество скотину берегло, без охраны в степь не выгоняло. Время было смутное. Возникали то с севера, из калмыцких степей, то с южной, кавказской стороны непонятные люди, сразу и не разберешь, где регулярное белое войско, где просто банда: наши не наши — поймешь их? А жрать всем хотелось. Бывало, что пастухи и отстреливались.
Коровы ушли в стадо пощипывать прошлогоднюю травку по оврагам, жевать разбросанную на выгоне для просушки гниловатую солому — новь еще не поднялась. Афанасий, ежась (хоть и весна стояла на дворе, а утренняя земля холодила), дождался, как из-за края земли выкатилось солнце, поглядел на синие кизячные дымы, вставшие над камышовыми крышами, коричневую змейку речки, за которой распласталась бугристая степь, и побежал во двор. Сунулся было в дом — досыпать, но папаша, коловший саксаулины на топку в углу двора, поднял голову:
— Афонь!
— Чего?
— Ты мне не чегокай! Отец Паисий заходил вчерась, нужно еще разок справить божье дело… Настасья Никитична оченно тебя просят. Сказала, помогает ей лекарство.
— Не пойду! — насупился Афанасий.
Дело было ясное. Поповна, дочь отца Паисия (в миру бывшего Никитой), заявилась в станичку домой год назад. Вроде бы училась она в каком-то институте на благородную даму. Но, как царя скинули, учение ее прекратилось. Это понятно. У них в сельце школа тоже закрылась — учитель уехал куда-то, но ребята не горевали: кто ж учится, когда царя нету?
