Мастерская оказалась на месте. На жестяной вывеске был намалеван сапог, выведено белилами «Алахвердиевъ. Европейская и восточная обувь. Заходи, пожалуйста!»
Но дверь и окна заколочены крест-накрест досками, покрыты толстым слоем копоти и пыли.
Щепкин окликнул мальчишку, который катал обруч по улочке:
— Где хозяин? Почему мастерская закрыта?
— Э, ара! — испуганно глянул мальчик. — Убили его. Большевик-шайтан был. Понимаешь?
Щепкин еле сдержал себя.
На второй день после возвращения из Баку, под вечер, Щепкин лежал в хате, курил. Леон, зевая, раскладывал пасьянс.
Известие о том, что им предстоит перебазироваться и бомбардировать астраханских обывателей, сделало даже его раздражительным. Только и ахнул, присвистнув:
— Что же это делается, мон шер? Так ведь, глядишь, дойдем до Саратова, а там и на родной дом прикажут бомбой капнуть! По папаше и мамаше? Ась?
— Ну и капнешь, — сказал Щепкин. — За десять фунтов.
Свентицкий ничего не ответил, задумался, кажется впервые за последнее время, всерьез.
В сенях грохнуло, вошел Черкизов, оживленно блестя прозрачными глазами, сказал:
— Поразвлечься не желаете? Лазутчика-комиссарика казачки в степи поймали! Серьезная личность! Ну-с, быстренько!
…Подмораживало. Ледок схватывал оттаявшие днем лужи. За оградой, у колодца, кругом толпились солдаты. Перед офицерами солдатня раздалась. В кругу на земле сидел человек. Щепкина словно ожгло по глазам. Силантьев сидел, привалившись спиной к срубу, хрипло, с клекотом дышал. В бороде блестели кровавые сосульки, рот безобразно распух, разорванный ударом штыка. В подбровьях глубоко прятались голубые глаза, подернутые пленкой, словно большая лохматая птица упала здесь, не выдержав томительного перелета. Страшнее всего были босые ноги: распухшие, как подушки, синевато-черные глянцевые ступни; желтые, как ракушки, ногти — уже мертвые. Видно было, его гнали босиком издалека. Из-под серой от грязи сорочки выпирала широкая грудь во флотской татуировке, ходила ходуном. Подштанники были располосованы по всей длине, не прикрывали стыда. Силантьев время от времени равнодушно отплевывался, на талом снегу оставались темно-красные пятна. Руки за спиной были скручены. Щепкина он словно бы и не узнал, только на мгновение прикрыл глаза.
Щепкин отшатнулся, показалось, все это просто снится. Напоролся на удивленный, внимательный взгляд Черкизова, который успел уловить это движение.
— Погрей-ка его! — приказал солдату Черкизов. — Озяб… Еще простудится!
